Опыт критики антинаучной фактологии либерализма

Часть 101. Процесс Пятакова-Радека. Роль Троцкого

23-30 января 1937 года в Москве проходили заседания Военной коллегии Верховного суда по делу «Антисоветского троцкистского центра». По материалам данного дела была издана брошюра2, которая и будет использоваться мною, как основной источник. На скамье подсудимых оказались: Пятаков Ю.Л., Радек К.В., Сокольников Г.Я., Серебряков Л.П., Муралов Н.И., Лившиц я.А., Дробнис Я.Н., Богуславский М.С., Князев И.А., Ратайчак С.А., Норкин Б.О., Шестов А.А., Строилов М.С., Турок И.Д., Граше И.И., Пушин Г.Е. и Арнольд В.В. Стоит отметить, что все подсудимые, кроме Пушина, Князева и Арнольда отказались от защитников и предпочли защищать себя самостоятельно, что еще раз подтвердили в суде. То есть, очевидно, что никакого запрета на привлечение адвокатов не было. Никаких ходатайств и жалоб на незаконные методы ведения следствия подсудимыми не предъявлялось. Соответственно, они не стали оспаривать данные ими в ходе следствия признательные показания.

Все эти факты буржуазные фальсификаторы истории трактуют, конечно, в пользу того, что все подсудимые были «морально раздавлены», «запуганы» и играли заранее определенные им роли. Доказательства данной версии отсутствуют. В предыдущей статье я разобрал «аргументы», сформулированные в докладе «комиссии Шверника». Ни одного прямого доказательства фальсификации дела «Антисоветского троцкистского центра» в данном докладе не содержится. Зато есть довольно интересный момент. Кое-что из материалов шверниковского доклада явно перекликается с троцкистской критикой процесса. Изучая материалы процесса, Троцкий, находившийся в то время в Мексике, вступил в полемику с советским судом. Именно он, кстати, и запустил в оборот версию о, якобы, срежиссированном характере всех трёх «московских» судебных процессов. На данной полемике следует остановиться более подробно еще и потому, что современные оппортунисты склонны всячески обелять личность Троцкого, рассуждать о нем как о «всего лишь немного заблуждающемся коммунисте», который «пал жертвой внутрипартийных разборок», но, в общем-то, был «неплохим парнем».

В опубликованном архиве Троцкого первая его заметка о процессе датирована 20 января и озаглавлена «17 новых жертв ГПУ». Процесс еще даже начался, а был всего лишь анонсирован в печати, но Троцкому уже всё ясно:

«Извещение о том, что 23 января откроется судебная расправа над новыми 17 жертвами ГПУ, было сделано только 19 января, за четыре дня до суда. Обвинительный акт неизвестен до сих пор. Цель этого образа действий состоит в том, чтобы снова застигнуть общественное мнение врасплох, не дать возможности прибыть нежелательным иностранцам и особенно помешать мне, главному обвиняемому, своевременно опровергнуть новую фальсификацию»3.

Как мы видим, много громких эпитетов, но ничего по сути. Манипулировать здесь пытается сам Троцкий, пытаясь любое обстоятельство представить следствием злого умысла Сталина.

«Четыре названных по имени обвиняемых - старые революционеры, члены центрального комитета эпохи Ленина. Пятаков в течение не менее 12 лет являлся фактическим руководителем промышленности. Он объявлен организатором промышленного саботажа. Радек был наиболее аутентичным глашатаем внешней политики СССР. Он объявлен организатором военной интервенции. Сокольников командовал армией в эпоху гражданской войны, восстанавливал советские финансы в период НЭПа и был послом в Лондоне. Он объявлен агентом Гитлера. Серебряков был одним из строителей партии и секретарем ЦК, руководителем южного фронта гражданской войны вместе со Сталиным. Он объявлен изменником. Все Политбюро и почти весь Центральный Комитет героической эпохи революции (за вычетом Сталина) объявлены сторонниками восстановления капитализма. Кто этому поверит?»

И снова типичная троцкистская трескотня. Это не аргументы, а манипулятивные приёмы - экспрессивные определения, передёргивания. Дескать, раз был в ленинском Политбюро, то впоследствии никак не мог стать преступником. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Но разве мало в истории было примеров, когда революционеры со временем трансформировались в контрреволюционеров?

Однако далее он все же переходит к конкретике и характеризует Радека, Пятакова, Серебрякова и Сокольникова как ранее близких к нему людей, которые, однако, от него отреклись еще в 1927-28 гг.

«Их разрыв со мной был полным и окончательным. я клеймил их открыто как политических перебежчиков. Они повторяли все официальные клеветы против меня. В 1932 году мой сын, тогда берлинский студент, встретил на Унтер-ден-Линден Пятакова, который немедленно отвернул голову. Сын бросил ему вдогонку: предатель. Этот мелкий эпизод характеризует действительные отношения между капитулянтами и троцкистами».

Было б странно, если б Троцкий признал подсудимых своими агентами. Так что тут его поведение вполне логично - отрицать всякую связь с ними, представлять как предателей. Что примечательно, фраза про «предателя-Пятакова» будет потом повторена авторами доклада «комиссии Шверника» как «доказательство» отсутствия связи между Пятаковым и Троцким.

А вот еще интересный фрагмент:

«Методы ГПУ - пытка неизвестностью и страхом. Разрушив нервную систему, сломив волю, растоптав достоинство, ГПУ исторгает в конце концов у обвиняемых любые признания, продиктованные заранее самими организаторами подлога».

Теперь понятно, у кого учился Солженицын и чьи огульные выводы об «ужасах ГПУ» повторяет как современная российская, так и западная буржуазная историография. Причем в следующей заметке под заголовком «Новый процесс» просматриваются параллели уже с речью Хрущева на ХХ съезде.

«Почему и зачем Сталин ставит эти отвратительные процессы, которые только компрометируют Советский Союз в глазах всего мира? С одной стороны, правящая советская верхушка говорит, что социализм в СССР уже построен и что началась эра счастливой жизни; а с другой стороны, те же люди утверждают, что все сотрудники Ленина, старые большевики, вынесшие на своих плечах революцию, все члены старого большевистского Центрального Комитета, все, за исключением одного Сталина, стали врагами социализма и сторонниками Гитлера. Разве это не вопиющая бессмыслица? Разве можно выдумать более злостную клевету не только на несчастных обвиняемых, но и на большевистскую партию в целом и на Октябрьскую революцию?»

Очень не зря в народ пошла поговорка «врёт, как Троцкий». Врёт он едва ли не в каждом слове. И о срежиссированном характере процессов, не предъявляя этому ни единого доказательства, и о «сотрудниках Ленина»... Ведь эти сотрудники, как я уже писал ранее, не раз в период Октябрьской революции, Гражданской войны и позднее вставляли Ленину палки в колёса. Сам же Троцкий - и вовсе старый меньшевик, имевший целый ряд расхождений с Лениным по самым ключевым вопросам. И теперь, вдруг, эта, по меткому ленинскому выражению, политическая проститутка объявила себя единственным продолжателем дела Ленина.

Врёт Троцкий и в том, будто, якобы, все члены «старого большевистского ЦК», кроме Сталина, стали врагами социализма. Какой ЦК он считает «старым большевистским», непонятно. В том ЦК, который принимал решение о восстании, помимо Сталина и расстрелянных Зиновьева и Каменева, были Дзержинский, Коллонтай, Урицкий и Свердлов. Никак нельзя сказать, что они стали врагами социализма. Врагами социализма стали как раз сторонники Троцкого. И никакой «клеветой на большевистскую партию» факт перерождения оппортунистов во вредителей и террористов являться не может. Если, конечно, не воспринимать партию большевиков как «святое семейство», где всякий, получивший место в «ленинском ЦК», обладает непогрешимостью на веки вечные. Способность партии выявить предателей в своих рядах говорит никак не о слабости, а как раз о силе партии.

А вот полюбуйтесь на очередной троцкистский выверт:

«Я не сомневаюсь, однако, ни на минуту, что ни одно из названных мною лиц не могло заниматься ни терроризмом, ни саботажем, ни шпионажем. Если сами подсудимые признают свои мнимые преступления, то только потому, что следственные методы ГПУ имеют инквизиторский характер: всякий обвиняемый, который отказывается дать те показания, которых от него требуют, расстреливается ГПУ без суда. На скамью подсудимых попадают только те обвиняемые, воля которых окончательно сломлена и которые согласились заранее дать показания, продиктованные суду».

То есть процесс еще не начался, а Троцкий уже убеждает своих сторонников, что любые показания подсудимых - ложь. Очень удобная позиция. Здесь тоже очевиден элемент манипуляции. Один и тот же тезис о пытках в ГПУ он повторяет из заметки в заметку, причем доказательств не приводит. Он даже не пытается ответить на вопрос, как так получилось, что «соратников Ленина» удалось так запросто «сломать», причем всех до одного... Что ж это за «большевики» такие, которые, будучи, якобы, невиновны, наговаривают на себя, своих соратников и своего идейного руководителя Троцкого? Это подонки, а не большевики, если они повели себя таким образом, будучи абсолютно невиновными.

В первом же судебном заседании, 23 января, был допрошен Пятаков. Касательно роли Троцкого он дал следующие показания:

«В середине лета 1931 года в Берлине Смирнов Иван Никитич сообщил мне о том, что сейчас возобновляется с новой силой троцкистская борьба против советского правительства и партийного руководства, что он, Смирнов, имел свидание в Берлине с сыном Троцкого - Седовым, который дал ему по поручению Троцкого новые установки, выражавшиеся в том, что от массовых методов борьбы надо отказаться, что основной метод борьбы, который надо применять, это метод террора и, как он тогда выразился, метод противодействия мероприятиям советской власти».

И далее:

«В одну из таких встреч, когда у меня никого не было в кабинете, он стал мне рассказывать о возобновлении троцкистской борьбы и о новых установках Троцкого. Тогда же Смирнов сказал, что одной из причин поражения троцкистской оппозиции 1926 - 27 гг. было то, что мы замкнулись в одной стране, что мы не искали поддержки извне. Тут же он передал мне, что со мной очень хочет увидеться Седов, и сам от своего имени рекомендовал мае встретиться с Седовым, так как Седов имеет специальное поручение ко мне от Троцкого.

Я согласился на эту встречу. Смирнов передал Седову мой телефон, и по телефону мы условились относительно встречи. Есть такое кафе «Амцоо», недалеко от зоологического сада, на площади. я пошел туда и увидел за столиком Льва Седова. Мы оба очень хорошо знали друг друга по прошлому. Он мне сказал, что говорит со мной не от своего имени, а от имени своего отца - Л.Д. Троцкого, что Троцкий, узнав о том, что я в Берлине, категорически предложил ему меня разыскать, со мной лично встретиться и со мной переговорить. Седов сказал, что Троцкий ни на минуту не оставляет мысли о возобновлении борьбы против сталинского руководства, что было временное затишье, которое объяснялось отчасти и географическими передвижениями самого Троцкого, но что эта борьба сейчас возобновляется, о чем он, Троцкий, ставит меня в известность. Причем образуется или образовался, - это мне сейчас трудно вспомнить, - троцкистский центр; речь идет об объединении всех сил, которые способны вести борьбу против сталинского руководства; нащупывается возможность восстановления объединенной организации с зиновьевцами»

«После этого Седов мне задал прямо вопрос: «Троцкий спрашивает, намерены ли вы, Пятаков, включиться в эту борьбу?» Я дал согласие. Седов не скрыл своей большой радости по этому поводу. Он сказал, что Троцкий не сомневался в том, что, несмотря на нашу размолвку, которая имела место в начале 1928 года, он все же найдет во мне надежного соратника. После этого Седов перешел к изложению сущности новых методов борьбы: о развертывании в какой бы то ни было форме массовой борьбы, об организации массового движения не может быть и речи; если мы пойдем на какую-нибудь массовую работу, то это значит немедленно провалиться; Троцкий твердо стал на позицию насильственного свержения сталинского руководства методами террора и вредительства. Дальше Седов сказал, что Троцкий обращает внимание на то, что борьба в рамках одного государства - бессмыслица, что отмахиваться от международного вопроса нам никак нельзя. Нам придется в этой борьбе иметь необходимое решение также и международного вопроса или, вернее, междугосударственных вопросов»4.

Среди тех, кому Пятаков рассказывал о беседе с Седовым, он указал подсудимого Шестова. Шестов в суде подтвердил, что, действительно, Пятаков ему передал содержание беседы и солидаризировался с Седовым.

О своем втором разговоре с Седовым Пятаков показал следующее:

«Седов без всяких околичностей сказал: «Вы понимаете, Юрий Леонидович, что, поскольку возобновляется борьба, нужны деньги. Вы можете предоставить необходимые средства для ведения борьбы».

Он намекал на то, что по своему служебному положению я могу выкроить кое-какие казенные деньги, попросту говоря, украсть.

Седов сказал, что от меня требуется только одно: чтобы я как можно больше заказов выдал двум немецким фирмам - «Борзиг» и «Демаг», а он, Седов, сговорится, как от них получить необходимые суммы, принимая во внимание, что я не буду особенно нажимать на цены, Если это дело расшифровать, то ясно было, что накидки на цены на советские заказы, которые будут делаться, перейдут полностью или частично в руки Троцкого для его контрреволюционных целей. Второй разговор на этом и закончился».

Далее Пятаков показал, что просил у Седова подробности насчет характера «противодействия мероприятиям советской власти», на что тот ответил, что отправил письмо Троцкому и ждет ответа. Письмо от Троцкого Пятакову передал Шестов в декабре 1931 года.

Шестов подтвердил, что получил от Седова в Берлине два письма в коробке с ботинками. Одно было предназначено Пятакову, а другое Муралову. Муралов тоже подтвердил в суде, что получил это письмо. На вопрос Вышинского о содержании письма Пятаков показал следующее:

«Письмо это, как сейчас помню, начиналось так: «Дорогой друг, я очень рад, что вы последовали моим требованиям...» Дальше говорилось, что стоят коренные задачи, которые он коротко сформулировал. Первая задача- - это всеми средствами устранить Сталина с его ближайшими помощниками. Понятно, что «всеми средствами» надо было понимать, в первую очередь, насильственными средствами. Во-вторых, в этой же записке Троцкий писал о необходимости объединения всех антисталинских сил для этой борьбы. В-третьих, - о необходимости противодействовать всем мероприятиям советского правительства и партии, в особенности в области хозяйства».

По поводу этой части показаний Пятакова Троцкий заявил следующее:

«Я не пересылал никаких писем через Шестова Пятакову, никогда не видел Шестова и ничего о нем не знаю. Пятаков не имел и не мог иметь никаких политических или личных сношений со мной или с моим сыном после 1928 г».

Вполне логично, что Троцкий здесь всё отрицает. Странно было бы, если б он всё подтвердил.

Далее Пятаков дал показания по поводу встречи с Седовым в 1932 году:

«Второй приезд в Берлин состоялся в середине 1932 года. Седов узнал о моем приезде в Берлин и решил со мной встретиться для того, чтобы получить, как он сказал, необходимую информацию для Троцкого.

Когда я ему стал рассказывать то, что мне тогда было известно относительно начавшегося разворота работы троцкистско-зиновьевской организации, он меня прервал и сказал, что он это знает, так как имеет непосредственные связи в Москве, и что он просит меня рассказать о том, что делается на периферии.

Я рассказал о работе троцкистов на Украине и в Западной Сибири, о связях с Шестовым, Н.И. Мураловым и Богуславским, который находился в то время в Западной Сибири.

Седов выразил крайнюю степень неудовольствия, не своего, как он сказал, а неудовольствия Троцкого тем, что дела идут крайне медленно и, в особенности, в отношении террористической деятельности. Он сказал: «Вы, мол, занимаетесь все организационной подготовкой и разговорами, но ничего конкретного у вас нет». Он мне сказал далее; «Вы знаете характер Льва Давидовича, он рвет и мечет, он горит нетерпением, чтобы его директивы поскорее были превращены в действительность, а из вашего сообщения ничего конкретного не видно»».

Далее, по показаниям Пятакова, директивы Троцкого некоторое время передавал ему Радек, который их получал через корреспондента ТАСС Владимира Ромма. Сам Ромм был допрошен в ходе судебного заседания и дал показания о том, что 5 раз передавал директивы Троцкого Радеку в переплётах книг, а так же встречался с Троцким лично в Париже.

«Вышинский: Для чего же Троцкий встретился с вами?

Ромм: Как я понял, - для того, чтобы подтвердить устно те указания, которые я в письме вез в Москву. Разговор он начал с вопроса о создании параллельного центра. Он сказал, что опасность преобладания зиновьевцев налицо, и она будет велика лишь в том случае, если троцкисты не проявят должной активности. С идеей параллельного центра он согласен, но при непременном условии сохранения блока с зиновьевцами и, далее, при условии, что этот параллельный центр не будет бездействующим, а будет активно работать, собирая вокруг себя наиболее стойкие кадры. Затем он перешел к вопросу о том, что в данный момент особое значение приобретает не только террор, но и вредительская деятельность в промышленности и в народном хозяйстве вообще. Он сказал, что в этом вопросе, видно, есть еще колебания, но надо понять, что человеческие жертвы при вредительских актах неизбежны и что основная цель - это через ряд вредительских актов подорвать доверие к сталинской пятилетке, к новой технике и тем самым - к партийному руководству. Подчеркивая необходимость самых крайних средств, Троцкий процитировал латинское изречение, которое говорит: «Чего не излечивают лекарства, то излечивает железо, чего не излечивает железо, то излечивает огонь». Я, помню, задал несколько недоуменный вопрос о том, что это же будет подрывать обороноспособность страны, в то время как сейчас, с приходом Гитлера к власти, опасность войны, в частности опасность нападения на СССР со стороны Германии, становится особенно актуальной. На этот вопрос я развернутого ответа не получил, но Троцким была брошена мысль о том, что именно обострение военной опасности может поставить на очередь вопрос о пораженчестве. Затем он передал мне книгу - роман Новикова-Прибоя «Цусима», сказав, что в переплет этой книги заделано письмо Радеку. Эту книгу я взял с собой в Москву и по приезде передал ее Радеку у него на квартире».

Троцкий в своей заметке «В дни московского процесса», естественно, открестился от знакомства с Роммом и пояснил:

«В качестве свидетеля меж двух штыков, Ромм показал о своей роли как посредника между Радеком и мной; так, он передавал мне будто бы от Радека пять писем в переплете книг. Неясно, о чем была в этих письмах речь? Столь же неясно, как Ромм, проживая в Соединенных Штатах, выполнял функцию посредника. Может быть, мистические книги шли по маршруту Москва-Вашингтон-Осло? В таком случае заговор должен был отличаться очень спокойным темпом. Возможно, впрочем, что неясность в этой части создается сжатостью телеграмм».

Однако здесь у Троцкого есть ряд неточностей.

Во-первых, о содержании нескольких писем Ромм дал показания. Он пояснил, к примеру, что содержание первого письма пересказал ему Радек. Там говорилось о переходе к террористическим методам борьбы с руководством ВКП(б) и, прежде всего, об устранении Сталина и Ворошилова.

Во-вторых, специальным корреспондентом ТАСС в Женеве и Париже Ромм был до июня 1934 года, когда был послан в Вашингтон специальным корреспондентом «Известий». Так вот, Ромм в своих показаниях утверждал, что все 5 писем были переданы до его отъезда в Америку. После отъезда в США роль связного между Троцким и Радеком он выполнять перестал.

Так что господин Троцкий тут либо поторопился, либо заврался. Пока его опровержение слабовато. Но дальше начинается что-то совсем несуразное:

«Тот же Ромм, фигурирующий почему-то в качестве свидетеля, а не обвиняемого, показал, что имел со мной свидание в «темной аллее парка возле Парижа». Что за неопределенный адрес! Путем нескольких вопросов на суде было бы нетрудно доказать, что Ромм лжет под осторожную и неуверенную диктовку ГПУ. Я не жил в Париже. В течение немногих месяцев я жил в 55 километрах от Парижа; мое действительное имя было известно только 2-3 высшим чиновникам полиции, которые хотели посредством строгого инкогнито предотвратить фашистские или сталинистские манифестации и покушения. Адрес мой был известен только ближайшим друзьям, которые составляли в то же время мою охрану. Спрашивается: каким образом, т. е. через кого именно, Ромм вошел со мной в связь? Пусть назовет посредника. Мало того, как он нашел путь к этому посреднику? Через кого он условился о свидании в парке? В каком именно парке? Имел ли он план, на котором была нанесена «темная аллея»? Прибыл ли я пешком или в автомобиле? Один или в сопровождении охраны? Какого числа произошло свидание? Ромм не может забыть такой важной даты. Какова была моя внешность? Со своей стороны, на основании своих писем, дневников и свидетельств участников моей охраны я могу с достаточной точностью установить, где именно я находился в день вымышленного свидания: в 55 километрах от Парижа или в 700 километрах, в департаменте Изер, где я провел большую часть своего пребывания во Франции. Внимание, которое мне уделяет печать, обилие врагов, вообще условия моего существования в эмиграции делают для меня совершенно невозможным отрываться от моего окружения и совершать таинственные путешествия в безымянную «темную аллею». Кто хочет в этом убедиться, пусть познакомится хотя бы с нынешними условиями моего существования в Мексике!»

Попробуем разобраться во всех этих хитросплетениях.

Непонятно, откуда Троцкий взял фразу про «темные аллеи парка возле Парижа». В показаниях Ромма про это ни слова.

«Ромм: я приехал из Женевы и через несколько дней мне позвонил по телефону Седов и назначил свидание в кафе на бульваре Монпарнас. Седов сказал, что хочет устроить мне встречу с Троцким. Через несколько дней он мне позвонил и назначил встречу в том же кафе. Оттуда мы отправились в Булонский лес, где встретились с Троцким.

Вышинский: Это было когда?

Ромм: В конце июля 1933 года.

Вышинский: Как долго длилась эта встреча с Троцким?

Ромм: Минут 20 - 25».

То есть адрес места встречи с Троцким вполне определенный - Булонский лес. Сложно дать какой-то более точный адрес для известного парка. Адрес места встречи с Седовым - тоже дан вполне точно. Вряд ли человек по прошествии практически четырех лет будет помнить точный адрес или название кафе. Однако Троцкий сразу же обвиняет Ромма во вранье под диктовку ГПУ.

Далее Троцкий поясняет, что жил в 55 км от Парижа и тайно. Но, собственно, Седов, который свёл Ромма с Троцким, уж точно знал, где тот живет. Поэтому встречу мог организовать без особого труда.

Через кого Ромм нашел связь? Через Седова, связным которого с Радеком он и являлся. Как конкретно Троцкий прибыл в парк? Это Ромм вряд ли мог знать. Какого числа было свидание? Вряд ли человек, не ведущий дневник, мог ответить на этот вопрос спустя почти 4 года. Почему, спрашивается, Ромм не мог забыть столь важной даты? Троцкий слишком высокого мнения о своей персоне, раз полагает, что все должны помнить день и час встречи с ним на веки вечные... Какова была внешность - это тоже сложно вспомнить через 4 года, если, конечно, не было чего-либо необычного. Что Троцкий находился в 700 км от Парижа в тот день - это не более, чем его слова. Равно как и заверения, что он никак не мог быть в Париже из соображений безопасности.

Важно то, что показания Ромма есть, они задокументированы. А вот каких-либо серьезных оснований не доверять этим показаниях Троцкий не предъявил. Есть так же показания Радека, что Ромм передавал ему письма от Троцкого, и показания Пятакова, что Радек передавал ему директивы, полученные через Ромма от Троцкого. На всё это Троцкий отвечает в духе «это всё неправда».

Однако вернемся к показаниям Пятакова. В частности, о содержании директив Троцкого он показал следующее:

Вышинский: Чего же Троцкий требовал?

Пятаков: Требовал проведения определенных актов и по линии террора и по линии вредительства. я должен сказать, что директива о вредительстве наталкивалась и среди сторонников Троцкого на довольно серьезное сопротивление, вызывала недоумение и недовольство, шла со скрипом. Мы информировали Троцкого о существовании таких настроений. Но Троцкий на это ответил довольно определенным письмом, что директива о вредительстве это не есть что-то случайное, не просто один из острых методов борьбы, которые он предлагает, а это является существеннейшей составной частью его политики и его нынешних установок.

В этой же самой директиве он поставил вопрос - это была середина 1934 года - о том, что сейчас, с приходом Гитлера к власти, совершенно ясно, что его, Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране совершенно оправдалась, что неминуемо военное столкновение и что, ежели мы, троцкисты, желаем сохранить себя, как какую-то политическую силу, мы уже заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и созерцать, но и активно подготовлять это поражение. Но для этого надо готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся. Поэтому надо сейчас проводить соответствующую вредительскую работу.

Помню, в этой директиве Троцкий говорил, что без необходимой поддержки со стороны иностранных государств правительство блока не может ни придти к власти, ни удержаться у власти. Поэтому речь идет о необходимости соответствующего предварительного соглашения с наиболее агрессивными иностранными государствами, такими, какими являются Германия и япония, и что им, Троцким, со своей стороны, соответствующие шаги уже предприняты в направлении связи как с японским, так и с германским правительствами».

Троцкий, естественно, все эти обвинения отверг. Дескать, никаких директив не присылал, никаким терроризмом или вредительством заниматься не советовал. Опровержения носят явно демагогический характер:

«Если бы я считал, что при помощи индивидуального террора или саботажа промышленности можно ускорить социальный прогресс и улучшить положение народных масс, я бы не побоялся открыто выступить с пропагандой этих идей. В течение всей своей жизни я привык говорить то, что думаю, и делать то, что говорю. Но я всегда считал и считаю теперь, что индивидуальный террор содействует скорее реакции, чем революции, и что саботаж хозяйства подрывает основы всякого прогресса. ГПУ и его вдохновитель Сталин подбрасывает мне бессмысленные идеи и чудовищные методы борьбы с единственной целью: скомпрометировать меня в глазах рабочих масс СССР и всего мира».

Троцкизм представляет собой наиболее законспирированную, иезуитскую агентуру буржуазии в коммунистическом движении. У троцкизма отсутствует какая-либо научная теория, равно как и идеологии у троцкизма нет. Троцкизм - это возведенная в абсолют беспринципность. Игнорируя требования общественной науки, троцкизм пропагандирует такие методы построения, якобы, коммунизма, которые непременно ведут к провалу коммунистического строительства и капиталистической реставрации. Хотя внешне эти методы маскируются под «настоящий марксизм». Троцкисты - это такие враги, которые искусно маскируются под «своих». А поскольку это агентура буржуазии, говорить о том, что для них были некие запретные методы борьбы со «сталинским руководством» (а, по сути, с ВКП(б) и коммунизмом), не приходится. Другое дело, что говорить о таких методах открыто - смерти подобно для Троцкого.

Еще один показательный фрагмент из показаний Пятакова:

«Примерно к концу 1935 года Радек получил обстоятельное письмо-инструкцию от Троцкого. Троцкий в этой директиве поставил два варианта о возможности нашего прихода к власти. Первый вариант - это возможность прихода до войны, и второй вариант - во время войны. Первый вариант Троцкий представлял в результате, как он говорил, концентрированного террористического удара. Он имел в виду одновременное совершение террористических актов против ряда руководителей ВКП(б) и Советского государства и, конечно, в первую очередь, против Сталина и ближайших его помощников.

Второй вариант, который был с точки зрения Троцкого более вероятным, - это военное поражение. Так как война, по его словам, неизбежна, и притом в самое ближайшее время, война прежде всего с Германией, а возможно с японией, следовательно, речь идет о том, чтобы путем соответствующего соглашения с правительствами этих стран добиться благоприятного отношения к приходу блока к власти, а, значит, рядом уступок этим странам на заранее договоренных условиях получить соответствующую поддержку, чтобы удержаться у власти. Но так как здесь был очень остро поставлен вопрос о пораженчестве, о военном вредительстве, о нанесении чувствительных ударов в тылу и в армии во время войны, то у Радека и у меня это вызвало большое беспокойство. Нам казалось, что такая ставка Троцкого на неизбежность поражения объясняется в значительной мере его оторванностью и незнанием конкретных условий, незнанием того, что здесь делается, незнанием того, что собою представляет Красная армия, и что у него поэтому такие иллюзии. Это привело и меня и Радека к необходимости попытаться встретиться с Троцким».

Радек полностью подтвердил показания Пятакова и добавил:

Если спросить о формуле, то это было возвращение к капитализму, реставрация капитализма. Это было завуалировано. Первый вариант усиливал капиталистические элементы, речь шла о передаче в форме концессий значительных экономических объектов и немцам и японцам, об обязательствах поставки Германии сырья, продовольствия, жиров по ценам ниже мировых. Внутренние последствия этого были ясны. Вокруг немецко-японских концессионеров сосредоточиваются интересы частного капитала в России. Кроме того, вся эта политика была связана с программой восстановления индивидуального сектора, если не во всем сельском хозяйстве, то в значительной его части. Но если в первом варианте дело шло о значительном восстановлении капиталистических элементов, то во втором - контрибуции и их последствия, передача немцам в случае их требований тех заводов, которые будут специально ценны для их хозяйства. Так как он в том же самом письме отдавал себе уже полностью отчет, что это есть возрождение частной торговли в больших размерах, то количественное соотношение этих факторов давало ужо картину возвращения к капитализму, при котором оставались остатки социалистического хозяйства, которые бы тогда стали просто государственно-капиталистическими элементами. В первом письме не было социальной программы, во втором она есть. Первое было короткое - об ускорении войны, а второе письмо - с оценкой международного положения, здесь рассматривалась тактика на случай войны. Если первое письмо надо рассматривать .как толчок для пораженческой тактики, то второе письмо давало полную разработанную программу, поэтому оно и отличается по своему объему. Первое письмо было на 2-3 страничках, а второе - 8 страничек на английской тонкой бумаге, подробное письмо».

Кроме того, по показаниям Радека, Троцкий говорил и о возможных территориальных уступках Германии и Японии во время войны. Удовлетворять интересы этих держав планировалось уступкой Украины в той или иной форме и Приморья.

Что же заявил Троцкий в свое оправдание?

«Новый процесс, насколько видно по первым телеграммам, отводит первое место уже не терроризму, а соглашению троцкистов с Германией и Японией о дележе СССР, саботаже промышленности и даже попыткам истребления рабочих. Нам говорили, что показания Зиновьева, Каменева и др. были добровольны, искренни и отвечали фактам. Зиновьев и Каменев требовали для себя смерти. Зиновьев и Каменев взваливали на меня главное руководство террором. Почему же они ничего не сказали о планах расчленения СССР или разрушения военных заводов? Могли ли они, вожди так называемого троцкистско-зиновьевского центра, не знать того, что знают будто бы нынешние подсудимые, люди второй категории? Здесь перед нами уже из первых телеграмм обнажается ахиллесова пята нового процесса. Для мыслящего человека ясно, что новая амальгама построена в промежутке между первыми откликами мировой печати на расстрел 16-и и 23 января».

Логика Троцкого опровергается довольно просто. Зиновьев и Каменев каялись в тех преступлениях, в которых они были изобличены следствием. Вряд ли они стали бы каяться в том, к чему не доказана была их причастность. Это как раз камень в огород Троцкого, утверждающего, что признания на обоих процессах были получены при помощи пыток и подсудимые врали в своих показаниях на суде. Если б это было реально так, то, действительно, Зиновьева и Каменева можно было б принудить покаяться и в более ужасных преступлениях.

Более того, Зиновьев и Каменев могли как знать подробности о работе параллельного центра, так и не знать. Получить у них показания по данному вопросу было невозможно, они были расстреляны. Троцкий врёт, когда говорит о том, что Пятаков, Сокольников, Радек и т. п. - люди второй категории. У следствия не было данных о том, что параллельный центр находился под непосредственным управлением основного. Ну а все остальное в троцкистском «опровержении» - пустая болтовня.

Однако, пожалуй, самое хрестоматийная претензия троцкистов и их последователей из буржуазного лагеря к советскому суду связана со встречей Пятакова с Троцким в Осло. Мало кто из буржуазных исследователей «московских процессов» обходит стороной этот момент. Согласно буржуазной версии, этой встречи не было, и Пятаков в суде наврал. Попробуем разобраться.

Итак, по данному вопросу Пятаков в суде показал следующее:

«Я уже показывал, что в конце 1935 года в разговоре моем с Радеком встал вопрос о необходимости тем или иным способом встретиться с Троцким. Так как в этом году я имел служебную командировку в Берлин на несколько дней, я условился, что постараюсь встретиться с Троцким, и тогда же Радек рекомендовал мне в Берлине обратиться к Бухарцеву, который имеет связь с Троцким, с тем, чтобы он помог мне организовать эту встречу. я выехал в Берлин и встретился с Бухарцевым.

Вышинский: Когда это приблизительно было?

Пятаков: Это было около 10 декабря, в первой половине декабря. В тот же день или на другой день я встретил Бухарцева, который, улучив момент, когда никого не было, со своей стороны мне передал, что он узнал о моем приезде за несколько дней, сообщил об этом Троцкому и по этому поводу ждет от Троцкого извещения. На следующий день Троцкий прислал своего посланца, с которым Бухарцев и свел меня в парке Тиргартен, в одной из аллей, буквально на пару минут. Он мне предъявил маленькую записочку от Троцкого, в которой было написано несколько слов: «Ю.Л., подателю этой записки можно вполне доверять». Слово «вполне» было подчеркнуто, и из этого я понял, что человек, приехавший от Троцкого, является доверенным лицом. Он условился со мной на следующее утро встретиться на Темпельгофском аэродроме. На следующий день рано утром я явился прямо к входу на аэродром, он стоял перед входом и повел меня. Предварительно он показал паспорт, который был для меня приготовлен. Паспорт был немецкий. Все таможенные формальности он сам выполнял, так что мне приходилось только расписываться.

Сели в самолет и полетели, нигде не садились и в 3 часа дня, примерно, спустились на аэродром в Осло. Там был автомобиль. Сели мы в этот автомобиль и поехали. Ехали мы, вероятно, минут 30 и приехали в дачную местность. Вышли, зашли в домик, неплохо обставленный, и там я увидел Троцкого, которого не видел с 1928 г. Здесь состоялся мой разговор с Троцким.

Вышинский: Сколько времени продолжалась ваша беседа?

Пятаков: Около двух часов.

Далее был допрошен свидетель Бухарцев. Его показания сводились к следующему. Он давно знаком с Радеком. С Пятаковым познакомился в 1935 году в Берлине по поручению Радека.

«Бухарцев: я узнал о приезде Пятакова в Берлин в начале декабря 1935 года. Через несколько дней мне позвонил некий Густав Штирнер. С ним меня связал в свое время Радек.

Вышинский: Зачем он позвонил?

Бухарцев: Он позвонил, и мы встретились. Он был человек Троцкого.

Вышинский: Откуда это вам известно?

Бухарцев: Известно потому, что, когда я уезжал из Москвы в мае 1934 года, мне тогда Радек сказал, что по приезде в Берлин я получу письмо, в котором будет сказано, что приехавший из Вены журналист должен мне передать привет от Карла, - это будет человек Троцкого.

Вышинский: Что значит человек Троцкого?

Бухарцев; То есть человек, которому я смогу передавать, если мне Радек поручит что-либо, для Троцкого».

И далее про обстоятельства встречи с Пятаковым:

«Бухарцев: Когда Густав Штирнер мне позвонил, я ему сказал, что в ближайшие дни ожидается приезд Пятакова. Он заявил мне, что это очень интересно, что он постарается поставить в известность об этом Троцкого и что Троцкий, вероятно, захочет с ним повидаться. Через несколько дней он еще раз позвонил и на свидании мне заявил, что Троцкий обязательно хочет видеть Пятакова, что у Штирнера есть письмо или записка для Пятакова и, как только приедет Пятаков, ему нужно обязательно встретиться с ним.

Когда приехал Пятаков, я зашел к нему, улучил момент, когда он был один в кабинете, и сказал, что здесь имеется человек Троцкого, который хочет ему передать письмо и который организует ему встречу с Троцким. Пятаков сказал, что он очень рад этому, что это вполне соответствует его намерениям и что он охотно пойдет на это свидание.

Я увиделся со Штирнером, условился с ним, сказал, что Пятаков готов поехать, и встреча произошла в Тиргартене на «Аллее побед».

Вышинский: Вы присутствовали при разговоре?

Бухарцев: Да, я присутствовал. После этого я ушел, а через несколько дней, по-видимому, перед отъездом Пятакова из Берлина в Москву, я встретил Пятакова в полпредстве в Берлине и спросил его, удалась ли его поездка. Он сказал, что был и видел».

И еще немаловажное дополнение, поскольку этот момент потом будет опровергаться Троцким:

«Вышинский: К Бухарцеву вопрос. Вам известно, откуда Штирнер достал паспорт? Откуда он достал самолет? Как это так легко сделать в Германии?

Бухарцев: Когда я разговаривал со Штирнером, я ему задал вопрос, как он достанет паспорт. Штирнер сказал: не беспокойтесь, я это дело организую. У меня есть связи в Берлине.

Вышинский: Какие связи?

Бухарцев: Он мне не сказал, какие. я представлял себе, что это такие связи, в таких кругах, которые могут это сделать.

Вышинский: Какие это круги?

Бухарцев: Германские правительственные чиновники.

Вышинский: А самолет? Вы - опытный журналист, вы знаете, что летать через границу из одного государства в другое - дело не простое.

Бухарцев: я понял это так, что он, Штирнер, может сделать это через германских официальных лиц. Имелась в виду поездка к Троцкому. Они не ради прекрасных глаз Штирнера это делали».

Таким образом, мы имеем показания Пятакова и показания свидетеля Бухарцева, полностью подтверждающие показания Пятакова. Посмотрим, что на это отвечает Троцкий.

«Пятаков ложно утверждает, что посетил меня в Осло. Список пассажиров, прилетевших в Осло на аэроплане из Берлина в декабре 1935 года, установить не трудно. Если Пятаков приезжал под собственной фамилией, то об этом оповестила бы вся норвежская пресса. Следовательно, он приехал под чужим именем? Под каким? Все советские сановники за границей находятся в постоянной телеграфной и телефонной связи со своими посольствами, полпредствами и ни на час не выходят из-под наблюдения ГПУ. Каким образом Пятаков мог совершить свою поездку неведомо для советских представительств в Германии в Норвегию? Пусть опишет внутреннюю обстановку моей квартиры. Видел ли он мою жену? Носил ли я бороду или нет? Как я был одет? Вход в мою рабочую комнату шел через квартиру Кнутсена, и все наши посетители без исключения знакомились с семьей наших хозяев. Видел ли их Пятаков? Видели ли они Пятакова? Вот часть тех точных вопросов, при помощи которых на сколько-нибудь честном суде было бы легко доказать, что Пятаков повторяет вымысел ГПУ».

Здесь внимательный читатель заметит довольно много спекулятивных рассуждений. Троцкий использует подленькие риторические приемчики, видимо, чтоб скрыть реальное положение дел.

Итак, во-первых, почему Пятаков обязан помнить имя и фамилию, которые были указаны в липовом паспорте? Нет решительно ничего странного в том, что он их не помнил. Впрочем, вполне возможно, что он их помнил и в своих показаниях во время следствия назвал. Но материалы следствия нам пока недоступны. В конце концов, помнил Пятаков эти данные или не помнил, - это никак не подмывает его показания.

Во-вторых, утверждение, что все советские сотрудники за границей находятся под постоянным надзором ГПУ и не могут и шага в сторону сделать, является не доказанным. Это предположение, а не доказанный факт. Троцкий здесь ничем не отличается от современных западных пропагандистов, рассуждающих о всесилии ФСБ. На деле же, чтоб организовать слежку за всеми советскими сотрудниками во всех странах, где они были, нужен был громадный аппарат секретных сотрудников, которых тоже нужно было содержать, причем платить им валютой. А речь идет о Берлине(!) в 1935 году (!), у власти Гитлер(!)... Но, по мнению Троцкого, столица фашистской Германии должна быть наводнена сотрудниками ГПУ, которые следят за всем и вся.

Более того, напомню читателю, что в одной из предыдущих частей моего исследования, где затрагивался вопрос о причинах снятия Ежова с должности, я цитировал сопроводительное письмо Берии, один из пунктов которого гласил следующее:

«Вся закордонная агентурная и осведомительная сеть НКВД СССР находилась на службе иностранных разведок, причем на эту агентуру и так называемое «прикрытие» закордонных резидентур тратились колоссальные государственные средства в валюте»5.

Даже если допустить, что Берия здесь сгущает краски, то очевидно, что проблемы были очень серьезные.

Однако Троцкий принимает данный недоказанный тезис за аксиому и делает из него далеко идущие выводы о том, что Пятаков, якобы, не мог выйти из-под надзора ГПУ. Что примечательно, ни Вышинский не спрашивает Пятакова, как это ему удалось оторваться от такого надзора, ни сам Пятаков не поясняет этого. То есть, по всей видимости, надзора этого либо вовсе не было, либо он был организован из рук вон плохо. Даже если предположить, что за советскими служащими реально велась слежка, но Пятакову удалось от этой слежки каким-то образом уйти, то не было никакого смысла задавать Пятакову в суде вопросы, как он от этой слежки ушел. Ведь это могло вскрыть методы работы сотрудников НКВД за рубежом.

В-третьих, Троцкий требует от Пятакова дать подробности о квартире Троцкого, его внешнем виде, жене, хозяине квартиры. Однако Пятаков показал, что встреча была в дачной местности, в «неплохо обставленном домике». Ни о какой квартире Пятаков не говорил. Вполне логично для Троцкого, что, если он встречался с публичным и легко узнаваемым лицом, то ни о какой встрече на его личной квартире, где, тем более, присутствовали посторонние лица, речи быть вообще не могло. Это против всех правил конспирации. То есть ни жену, ни хозяина квартиры Троцкого Пятаков не мог видеть потому, что он вообще с Троцким не на квартире встречался. Ну а описание внешнего вида вообще не имеет отношения к делу. Ну показал бы Пятаков, к примеру, что Троцкий был в коричневом пальто. Троцкий бы ответил, что отродясь никакого коричневого пальто у него не было. Как проверить данный факт?

Чуть позже Троцким была опубликована вторая реплика по данному вопросу в заметке «Мое конкретное предложение московскому суду». Разберем ее подробнее:

«Немедленно, пока Пятаков не расстрелян, надо предъявить ему ряд следующих точных вопросов.

1. В какой именно день Пятаков приехал из Москвы в Берлин? (Декабрь 1935 г.) С какой официальной целью? Пятаков - слишком крупная фигура, чтобы совершать поездки незаметно для советских властей. День его отъезда известен в его комиссариате. Об его приезде не могла не писать германская печать».

Пятаков показал, что имел служебную командировку в Берлин на несколько дней около 10 декабря 1935 года. Раз у следствия не возникло к Пятакову вопросов, значит, факт этой командировки был установлен. Точная дата приезда в Берлин отношения к делу не имеет, цель поездки - служебная командировка. Вряд ли Пятаков, будучи крупным советским чиновником, мог поехать в Берлин просто так, пивка попить с сосисками. А вот уж распространяться более подробно о целях визита в фашистскую Германию на открытом судебном процессе точно не имело никакого смысла...

«2. Явился ли Пятаков в берлинское полпредство? С кем виделся?»

А какое его, Троцкого, собачье дело? Может, ему еще ключ от квартиры, где деньги лежат? Это вообще вполне может быть секретная информация.

«3. Когда и как он вылетел из Берлина в Осло? Если в Берлин он мог приехать открыто, то из Берлина он должен был выехать тайно (нельзя же допустить, что само советское правительство посылало Пятакова для заговора с Троцким)».

Ну Пятаков уже давал об этом показания. Вылетел на самолете по подложным документам. Как он получил эти документы - на этот счет есть показания и Пятакова, и Бухарцева. Дата точная нужна? Так мало кто помнит с точностью до дня, что было год назад. Даже если следствие могло напомнить Пятакову, когда он прибыл в Берлин, то вот на какой день после прибытия он полетел к Троцкому, - это вполне можно было забыть. И нет в этом решительно ничего странного. Тем более, судя по содержанию беседы Троцкого с Пятаковым, у Троцкого уже были налажены контакты с представителями фашистского режима, вплоть до Гесса. То есть организовать такую поездку секретно для немецких спецслужб труда не составляло.

«4. По какому паспорту вылетел Пятаков из Берлина? Как достал фальшивый паспорт? Получил ли он норвежскую визу?»

Паспорт был подложный, уже с визой. См. Показания Пятакова и Бухарцева. Уж если ему смогли сделать подложный паспорт, то поставить туда визу, наверное, не составляло труда. Во всяком случае, даже сейчас, если есть на руках поддельный загранпаспорт, то его можно подать на визу без присутствия владельца.

«5. Если допустить на минуту, что Пятаков совершил путь из Берлина в Осло легально, то о его прибытии писала бы, несомненно, вся норвежская печать. Каким норвежским властям он нанес в этом случае официальные визиты?»

Зачем допускать, когда есть показания Пятакова, что визит был тайный?

«6. Если Пятаков прибыл в Осло нелегально, то как удалось ему скрыться от советских учреждений в Берлине и Осло? (Всякий советский сановник за границей остается в постоянной телеграфной и телефонной связи с представительствами СССР). Как он объяснил свое исчезновение после возвращения?»

Опять двадцать пять! Что значит «постоянная телеграфная и телефонная связь»? Мобильников тогда не было. Предполагать, что любой советский чиновник за границей должен постоянно сидеть в кабинете на телефоне, - глупо. О каком исчезновении речь, если он пропал на сутки максимум?

«7. В каком часу прибыл Пятаков в Осло? Ночевал ли в городе? В каком отеле? Известная норвежская газета «Афтенпостен» утверждает, что в период, указанный Пятаковым, ни один иностранный самолет не прибыл в Осло. Это, должно быть, правда!»

Самолет прилетел в 3 часа дня. Это есть в показаниях Пятакова. О ночевке Пятаков ничего не говорил. Но если уж не было проблем с организацией конспиративной встречи, то уж с тайной ночевкой вопрос вполне можно было решить. Что там писала какая-то газета - не имеет отношения к делу.

«8. Предупредил ли он меня о прибытии телеграммой? (Легко проверить на телеграфе в Осло и Хенефоссе)».

По показаниям Пятакова, встречу организовывал представитель Троцкого. Бухарцев назвал его имя - Густав Штирнер. Именно он и должен был телеграфировать Троцкому. Причем здесь Пятаков вообще?

«9. Как Пятаков разыскал меня в деревне Вексал? Какими средствами передвижения пользовался?»

Пятаков никого не искал. При выходе из самолета его ждал автомобиль, ехали пол часа, приехали в дачный район, где и была встреча. Нелогичными показания Пятакова здесь нельзя считать.

«10. Путь из Осло ко мне - минимум два часа; разговор длился, по словам Пятакова, 3 часа, обратный путь 2 часа. Декабрьские дни коротки. Пятаков неминуемо должен был переночевать в Норвегии, снова: где? В каком отеле? Как уехал из Осло: на поезде, пароходе, аэроплане? Куда?»

Разговор длился около двух часов, а не 3. Обратный путь к аэродрому - пол часа. Запутался здесь Троцкий. О ночевке, возможно, есть показания в материалах дела. Но на суде вряд ли имело смысл их повторять, они не играли ключевой роли.

Пункты 11, 12 и 13 основаны на том, что встреча, якобы, была у Троцкого дома. Но Троцкий сам сказал, что до дома 2 часа езды от аэродрома, а Пятаков сказал, что ехали пол часа.

Вывод же Троцкий делает следующий:

«Не только юрист, но всякий мыслящий человек поймет решающую важность этих вопросов для проверки показаний Пятакова. Советское правительство имеет полную возможность воспользоваться услугами норвежской юстиции (оно обязано было сделать это до суда)».

Никакой решающей важности тут нет, тем более, что Троцкий сам заврался. Показания Пятакова были получены в ходе следствия. Полностью они должны быть изложены в материалах дела. Следствие же и должно было их проверять. В суде свои показания Пятаков подтвердил. Вот если б он от них отказался и заявил бы, что в Берлине вообще не был в то время, то да, вопросы бы появились к следствию. Более того, показания Пятакова подтвердил и даже уточнил Бухарцев.

Что касается буржуазной норвежской юстиции, то она не заявляла никаких протестов. Никаких опровержений пребывания Пятакова в Норвегии по подложным документам от нее не было зафиксировано. Да и даже если б она стала отпираться, то ее поведение было б вполне логично. Кому понравится, что к тебе летают иностранные граждане по подложным документам? Естественно, этот факт норвежским официальным органам вообще лучше б скрыть...

29 января Троцкий написал еще одну заметку под заголовком «Мифическая поездка Пятакова». В ней он практически полностью повторил высказанные ранее предположения. Проанализируем лишь те, которые звучат по-новому:

«1. Пятаков выехал в Берлин «около десятого декабря и во всяком случае в первой половине месяца». Уже эта поразительная неточность выдает нечистую совесть. Покидая Москву, Пятаков должен был особым приказом по Комиссариату сдать свои обязанности своему заместителю. На приказе должны быть отмечены не только число, но и час. Почему же Москва скрывает точную дату?»

Ну, наверняка, так и было. Был приказ, в котором был указан день и час... Следствие, получив от Пятакова соответствующие показания, должно было их проверить и, наверняка, проверило. Это входит в обязанности следователя Потом дело дошло до суда. Пятакова допрашивают, он отвечает. Отвечает так, как помнит. Он вовсе не обязан здесь быть точен. Москва никаких точных дат не скрывала. Просто не было никакой необходимости заставлять Пятакова выучить точную дату и повторить ее в суде. Вот если б он от показаний своих, полученных в ходе следствия, отказался и заявил, что в Берлине не был, тогда да, обвинение должно было предъявить суду приказ по его ведомству, в котором бы стояла точная дата. А вот что-что, но требования Троцкого советский суд точно выполнять был не обязан.

«3. В Берлине Пятаков встретился с моим представителем в «Тиргартене». Чтобы подготовить такую встречу, я должен был заранее знать день прибытия Пятакова в Берлин, а мой уполномоченный должен был знать час появления Пятакова в темной аллее. Как предупредил меня Пятаков: телеграммой? Каков адрес и текст телеграммы?»

Пытливый читатель может еще раз прочитать показания Пятакова по данному вопросу и снова поймать Троцкого на лжи. Согласно этим показаниям, Бухарцев узнал о прибытии Пятакова за несколько дней до этого, передал информацию агенту Троцкого и организовал встречу этого агента с Пятаковым. Пятакову ничего и никому не нужно было телеграфировать. Связь с Троцким поддерживал агент, германский гражданин. Он не мог быть арестован, в ходе процесса невозможно было получить еще и его показания.

«5. С аэродрома Пятаков в автомобиле отправился на свидание со мной. Езда длилась только тридцать минут. Значит, свидание состоялось не у меня на квартире, в Вексале, куда надо было ехать около двух часов. Где же состоялось свидание? Мне адрес неизвестен. Но он должен быть известен шоферу, а, следовательно, и Пятакову. Об этом ни слова. Пусть ГПУ назовет адрес».

Ну это уже совсем какой-то детский сад. Никакого «а следовательно...» здесь быть не может. У шофёра было задание встретить определенного человека и отвезти его в определенное место. Для шофера, рассказывать Пятакову, куда конкретно они едут, - это вопиющее игнорирование правил конспирации. Собственно, и Пятакову не было никакого смысла спрашивать об этом шофёра.

«7. Московское сообщение ничего не говорит о том, как Пятакову удалось скрыться на значительный срок от заграничных советских учреждений. Такое исчезновение не удавалось еще ни одному советскому сановнику. (на этот счет существуют строжайшие правила!)».

Дело-то не в правилах, а в реальных механизмах, обеспечивающих их соблюдение. Откуда у Троцкого информация, что ни одному советскому сановнику не удавалось нарушать правила внутреннего распорядка? Здесь не идет речь о перебежчиках. Речь о том, что чиновник, прибывший в заграничную командировку, на сутки слетал в Норвегию. Троцкий здесь снова мухлюет, выдавая за доказанный тезис о «всевидящем ГПУ», от которого даже за границей никто не может скрыться. Но это не более, чем миф.

А теперь вспомним, что о данном эпизоде было сказано в докладе комиссии Шверника:

«Органами НКВД сфальсифицировано и обвинение в связях «Антисоветского троцкистского центра» с Троцким и получении от последнего директив. В основу этого обвинения были положены противоречивые показания Пятакова о том, что, находясь в 1931-1932 гг. в Берлине, он якобы встречался там с сыном Троцкого - Седовым, а в декабре 1935 года встречался с Троцким в Осло, куда нелегально прилетал из Германии на самолете. В судебном заседании государственным обвинителем Вышинским в качестве документа, будто бы подтверждающего показания Пятакова о его встрече с Троцким в Норвегии, была оглашена и приобщена судом к делу справка консульского отдела НКИД СССР. В этой справке говорилось, что аэродром в Хеллере (около Осло) принимает самолеты других стран круглый год. На самом же деле в НКИД и НКВД имелись проверенные ими сведения о том, что аэродром в Хеллере в зимнее время не действовал.

Как показала проведенная в настоящее время проверка, Пятаков с Седовым и Троцким в 1931-1932 гг. не встречался, никаких связей с ними не поддерживал и они после отхода Пятакова от оппозиции отзывались о нем, как о «ренегате»».

Теперь сравним это с тем, что Вышинский предъявил суду. Дело обстояло следующим образом:

Вышинский: У меня есть вопросы Пятакову. Подсудимый Пятаков, скажите, пожалуйста, вы летали на аэроплане в Норвегию для встречи с Троцким? Вы не знаете, на каком аэродроме вы снижались?

Пятаков: Около Осло.

Вышинский: Никаких не встречалось затруднений при спуске или при допуске аэроплана на этот аэродром?

Пятаков: Право, я не могу сказать. я был возбужден необычайностью поездки и не обращал на это внимания.

Вышинский: Вы подтверждаете, что вы спустились на аэродром около Осло?

Пятаков: Около Осло. Это я помню.

Вышинский: Больше у меня вопросов нет. Ходатайство к суду: я интересовался этим обстоятельством и просил Народный комиссариат иностранных дел обеспечить меня справкой, ибо я хотел проверить показания Пятакова и с этой стороны. я получил официальную. справку, которую прошу приобщить к делу. [Читает.]

«Консульский отдел Народного комиссариата иностранных дел настоящим доводит до сведения прокурора СССР, что, согласно полученной полпредством СССР в Норвегии официальной справке, аэродром в Хеллере, около Осло, принимает круглый год, согласно международных правил, аэропланы других стран, и что прилет и отлет аэропланов возможны и в зимние месяцы». [Пятакову.] Это было в декабре?

Пятаков: Так точно».

Специально выделил жирным две фразы для сравнения. Фальсификаторы истории из комиссии Шверника наврали. Да, это была справка консульского отдела НКИД, но в ней имелась ссылка на документ, полученный полпредством СССР в Норвегии от норвежских же властей. Это именно норвежские власти официально подтвердили, что аэродром в Хеллере принимает самолеты круглогодично. Вот и спрашивается, могли Вышинский или НКИД фальсифицировать данные норвежских властей и предъявить их ПУБЛИЧНО на судебном процессе? Ведь в таком случае официальным норвежским властям ничего не стоило бы поднять жуткий скандал... А вот мерзавцы из комиссии Шверника действовали исподтишка. Они свои выводы публичной огласке не предали, поэтому норвежской стороне не пришлось давать разъяснения.

Что примечательно, оппортунисты, которые состояли в «комиссии Шверника», либо сами являлись откровенными троцкистами, либо по какой-то другой причине поверили Троцкому на слово. Ведь тезис о том, что Троцкий никак не мог иметь дел с Пятаковым, поскольку считал его «ренегатом» принадлежит... самому Троцкому. В самом начале данной статьи я уже приводил соответствующую цитату.

Итак, что касается встречи Троцкого с Пятаковым, то имеются следующие факты:

Во-первых, есть показания Пятакова, полученные в ходе следствия и подтвержденные в суде. Пятаков подтвердил сам факт встречи и рассказал о том, как конкретно она была организована, настолько подробно, насколько он помнил.

Во-вторых, есть показания Бухарцева, агента Троцкого, который принимал непосредственное участие в организации данной встречи.

В-третьих, есть показания ряда других подсудимых (Радек, Сокольников) о том, что Пятаков им рассказывал о встрече с Троцким и содержании беседы с ним.

В-четвертых, ни Троцкий, ни его последователи в «комиссии Шверника» доказательно не опровергли показания подсудимых. Нет ни одного доказательства того, что в ходе следствия подследственные дали показания под давлением. Ни единой жалобы на незаконные методы ведения следствия до сих пор не обнародовано. Следовательно, нет никаких оснований считать эти показания лживыми.

Троцкий отрицает как переписку с подсудимыми, так и личную встречу с Пятаковым. Однако как тогда быть с показаниями подсудимых, что и письма были, и встреча была? От них-то никуда не деться, если, конечно, не принимать всерьез бездоказательные заявления Троцкого, будто всех запугали и заставили врать.

Вот и получается, что на одной чаше весов болтовня Троцкого по поводу того, что он «марксист», «пролетарский революционер», который «пишет обо всем, что думает» и «ни за что бы не пошел на борьбу с СССР». А на другой чаше весов многочисленные показания подсудимых о том, что от Троцкого получали письма директивного характера о том, что надо делать для свержения сталинского режима. А именно, что надо организовать террористическую борьбу и массовое вредительство. Более того, ряд показаний, подтверждающих встречу Троцкого с Пятаковым по обоюдному согласию.

Кстати, если уж встреча Пятакова с Троцким скорее все же имела место, чем была выдумана, следует вернуться к показаниям Пятакова о содержании данной беседы.

Итак, во-первых, Троцкий призвал усилить вредительство в промышленности. Мотивировал он это тем, что сталинское строительство не является социалистическим, капитализм оправляется после кризиса, поэтому долго терпеть усиление военной промышленности СССР он не будет и развяжет войну, и в этой войне могут погибнуть все троцкистские кадры.

Во-вторых, работа троцкистов с массами в сталинском СССР невозможна, поскольку массы воодушевлены масштабным строительством, поэтому единственный вариант прихода к власти - государственный переворот.

В-третьих, поскольку наиболее реальную угрозу для СССР представляет фашизм, то надо договариваться с фашистами о «благоприятном отношении»:

«Что касается международной обстановки, то речь идет в значительной мере о ликвидации пролетарского революционного движения и о торжестве фашизма. Если мы имеем намерение придти к власти, то реальными силами в международной обстановке являются, в первую очередь, фашисты и с этими силами нам надо, так или иначе, в той или иной форме, установить связь, поддерживать ее и обеспечить благоприятное к себе отношение на случай прихода к власти как без войны, так и, в особенности, в случае войны и поражения СССР, которое Троцкий считал неизбежным. Тут он мне рассказал, что ему известно о тех разговорах, которые вели Радек и Сокольников. Троцкий был недоволен, что они проявили недостаточную активность, чересчур осторожничали. я имею в виду разговоры, которые Радек и Сокольников вели с лицами, представителями некоторых иностранных государств, называть которых запретил гр-н председатель». [К показаниям Радека и Сокольникова мы еще вернемся - Федотов].

Более того, Троцкий рассказал, что сам уже провел ряд переговоров по данному вопросу с германскими и японскими кругами:

«Он сказал, что договорился совершенно определенно с фашистским германским правительством и с японским правительством о благоприятном отношении на случай прихода троцкистско-зиновьевского блока к власти. Причем тут же оговорился, что, само собой разумеется, это благоприятное отношение является не плодом какой-то особой любви этих правительств к троцкистско-зиновьевскому блоку. Он просто исходит из реальных интересов фашистских правительств и из того, что мы обещали для них сделать в случае прихода к власти».

В-четвертых, Троцкий превратился в прямого агента германского фашизма, поскольку взамен на «благоприятное отношение» обещал обеспечить реализацию интересов германских капиталистов на территории СССР.

«Вышинский: Что это означает?

Пятаков: Это в завуалированной форме означает то, о чем говорил здесь Радек: если немцы посадят свое украинское правительство, - причем править будут не через своего германского генерал-губернатора, а, может быть, это будет гетман, но во всяком случае немцы «самоопределят» Украину, - троцкистско-зиновьевский блок этому не будет противодействовать. По существу это начало расчленения СССР.

Следующий пункт соглашения касался того, в какой форме немецкий капитал получит возможность эксплоатации в СССР необходимых ему сырьевых ресурсов. Речь шла относительно эксплоатации золотых рудников, нефти, марганца, леса, апатитов и т. д.».

Кроме того, Троцкий заявил, что в случае войны, то есть нападения германских фашистов на СССР, необходимо будет координировать с ними диверсионную работу:

«В случае военного нападения надо координировать подрывные силы троцкистской организации, которые будут действовать внутри страны, с теми внешними силами, которые будут действовать под руководством германского фашизма. Диверсионная, вредительская работа, которая ведется троцкистско-зиновьевской организацией в СССР, должна вестись по указаниям Троцкого, которые должны согласовываться с немецким генеральным штабом».

Поскольку Троцкий отрицал сам факт встречи с Пятаковым, то логично, что он отрицал и содержание беседы. И, действительно, дело у следствия было бы плохо, если б сущность сформулированной Троцким позиции была бы обозначена только в показаниях Пятакова. Однако были получены показания еще и от Радека и Сокольникова, которые подтвердили показания Пятакова.

К примеру, Радек заявил следующее:

«У меня было три письма Троцкого: в апреле 1934 года, в декабре 1935 года и в январе 1936 года. В письме от 1934 года Троцкий ставил вопрос так: приход к власти фашизма в Германии коренным образом меняет всю обстановку. он означает войну в ближайшей перспективе, войну неизбежную, тем более, что одновременно обостряется положение на Дальнем Востоке. Троцкий не сомневается, что эта война приведет к поражению Советского Союза. Это поражение, писал он, создает реальную обстановку для прихода к власти блока, и из этого он делал вывод, что блок заинтересован в обострении столкновений. Троцкий указывал в этом письме, что он установил контакт с неким дальне-восточным и неким средне-европейским государствами и что он официозным кругам этих государств открыто сказал, что блок стоит на почве сделки с ними и готов на значительные уступки и экономического и территориального характера. Он требовал в письме, чтобы мы в Москве использовали возможность для подтверждения представителям соответствующих государств нашего согласия с этими его шагами. Содержание письма я сообщил Пятакову».

Как мы видим, Радек подтвердил, что практически те же самые тезисы получил от Троцкого в письме годом ранее. А в декабре 1935 года он получил еще одно письмо, в котором были обозначены те же идейки, с которыми Троцкий знакомил Пятакова во время их встречи:

«Если до этого времени Троцкий там, а мы здесь, в Москве, говорили об экономическом отступлении на базе Советского государства, то в этом письме намечался коренной поворот. Ибо, во-первых, Троцкий считал, что результатом поражения явится неизбежность территориальных уступок, и называл определенно Украину. Во-вторых, дело шло о разделе СССР. В-третьих, с точки зрения экономической, он предвидел следующие последствия поражения: отдача не только в концессию важных для империалистических государств объектов промышленности, но и передача, продажа в частную собственность капиталистическим элементам важных экономических объектов, которые они наметят. Троцкий предвидел облигационные займы, т.е. допущение иностранного капитала к эксплоатации тех заводов, которые формально останутся в руках Советского государства».

Не буду подробно разбирать показания Радека. Отмечу лишь, что он полностью подтвердил, что Троцкий давал подобные директивы.

Кроме Радека, показания Пятакова подтвердил и Сокольников. Он пояснил, что с пораженческими взглядами Троцкого его ознакомил Каменев еще в 1934 году. При этом Каменев предупредил, что к Сокольникову могут обратиться представители иностранных держав за тем, чтоб удостовериться в существовании троцкистской организации в СССР.

«В середине апреля [1935 г. - Федотов], после окончания одной из официальных бесед с представителем одной страны, с которым я часто встречался по своим служебным обязанностям. Разговор произошел по окончании официальной беседы, когда переводчики вышли в соседнюю комнату. В то время, когда я провожал своего собеседника к выходу, он спросил меня, известно ли мне, что Троцкий обратился с некоторыми предложениями к его правительству? я подтвердил, что мне это известно. Он спросил далее - являются ли эти предложения серьезными? я подтвердил и это. Он спросил - является ли это моим личным мнением? я сказал, что это не только мое мнение, что это мнение и моих друзей.

Этот его вопрос я понял как подтверждение того, что правительство этой страны действительно получило предложение Троцкого убедиться в том, что действительно предложения Троцкого известны организации и что право Троцкого на эти переговоры не оспаривается».

Кроме того, Сокольников подтвердил, что Пятаков рассказывал ему о содержании беседы с Троцким.

Таким образом, мы имеем не просто показания Пятакова, которому, в принципе, был резон наврать суду и свалить всё на Троцкого. Показания Пятакова подтверждены показаниями Радека, который получал примерно такие же директивы от Троцкого и не через Пятакова. Есть и показания Сокольникова о том, что подобные установки Троцкого имели место и что Пятаков ему передавал содержание беседы.

Опровержение же Троцкого сводится к тому, что всё это срежиссировано, а подсудимым заранее розданы «роли», которые они играют под диктовку Сталина. А, на самом деле, он, Троцкий, - «верный продолжатель дела Ленина», который просто ничего подобного говорить и писать в принципе не мог. Всё, что было написано им по поводу процесса, представляет собой изобилующую риторическими приемами демагогию. К попыткам доказать свою невиновность при помощи аргументов можно отнести опровержение встречи с Пятаковым в Осло. Однако мы выяснили, что опровержение это хромает.

Кроме того, заслуживает внимания еще один тезис Троцкого. Дескать, как он мог быть агентом германского фашизма и Гестапо и, при этом, через Пятакова добывать деньги для троцкистской организации через заключение контрактов со строго определенными фирмами?

«Пятаков, как и другие обвиняемые, говорит о союзе троцкистов с Германией и Японией. Казалось бы, при подобном союзе Германия и Япония должны были бы прежде всего снабдить троцкистов деньгами. Принимая во внимание личность «союзников» и широту замысла, троцкисты должны были бы получить миллионы. Но вдруг оказывается, что заговор финансировался при помощи взяток, которые Пятаков брал будто бы у каких-то заводов по рекомендации моего сына, который в 1932 г. был молодым берлинским студентом».

Тем не менее, и эта, якобы, нестыковка разоблачается довольно просто. Дело всё в том, что события с отмывом денег для Троцкого имели место в 1931 году. Возможно, и в последующие несколько лет. Однако Гитлер пришел к власти только в 1933 году, а из показаний Сокольникова, Пятакова, Радека видно, что разговор Сокольникова с германским представителем относился к апрелю 1935 года. То есть в 1935 году немцам требовалось подтверждение, что троцкистская организация вообще существует и разделяет взгляды Троцкого. Спрашивается, о каком финансировании со стороны германских фашистов могла идти речь, по крайней мере, до 1935 года? Сношения Троцкого с представителями немецкого фашистского режима относятся к 1934-35 гг. Только про этот период можно говорить, что Троцкий стал агентом фашизма. Ну а до этого, когда они с Пятаковым деньги отмывали, он еще не являлся агентом фашизма. То есть Троцкий, в свойственной ему манере, снова всё переврал.

Последней попыткой Троцкого опровергнуть выводы советского суда стал созыв так называемой «Комиссии Дьюи» в апреле 1937 года. В данную комиссию, помимо самого американского философа-идеалиста Дьюи, вошел ряд журналистов, литераторов и левых деятелей троцкистского и анархистского толка из США и Европы. Что примечательно, в составе комиссии не было ни одного профессионального юриста. Вполне логично, что комиссия подтвердила выводы Троцкого, которые мною разобраны выше, и сочла его невиновным. Однако стоит отметить, что абсурдной являлась сама идея создания подобной комиссии и рассмотрения ею вопроса о виновности Троцкого. Ведь, по сути, кроме самого обвиняемого, опросить кого-либо из тех, кто дал против Троцкого ключевые показания, не было ни малейшей возможности. С точки зрения доказательственного права, это полный абсурд.

Заключение

Аргументация Троцкого и троцкистов против выводов «московских процессов», по сути, сводится к одному простому манипулятивному приёму. Троцкий объявил аксиомой то, что аксиомой не является. А именно, дескать, невозможно, чтоб «соратники Ленина», первейшим из которых он считал себя, впоследствии оказались террористами, вредителями и агентами иностранных разведок. Доказывать этот свой тезис о принципиальной невозможности предательства революционерами своих идеалов он и не собирался. Вся дальнейшая аргументация построена на этой «аксиоме». Дескать, раз бывшие революционеры не могли перейти в лагерь буржуазии, то и признания из них «выбили», ведь не могли же они признать то, чего, якобы, «не может быть».

Однако пристальное рассмотрение политических физиономий всех этих «революционеров», то выяснится, что «верными ленинцами» они не были НИКОГДА. То, что они были в ленинском ЦК и занимали ответственные посты в революционный период, НИКАК не превращает их в ленинцев, то есть в последовательных сторонников ленинской платформы.

Подлог Троцкого, таким образом, заключается в признании революционером и ленинцем всякого, кто был рядом с Лениным в революционный период и «делал революцию», занимая тот или иной ответственный пост. Но ни один ответственный пост, равно как ни одно выполнение ленинского указания не содержит в себе ни атома ленинизма.

Стоит отметить, что ни один из осужденных вообще не сделал какого-либо вклада в развитие марксизма, то есть ни один из них не являлся учёным-марксистом. Наоборот, практически все они поголовно совершали серьезные политические ошибки, позволявшие судить о них не как о марксистах, а как об оппортунистах. Оппортунисты, причем речь идет об оппортунистах со стажем, - это отнюдь не «всего лишь заблуждающиеся коммунисты», а объективная агентура буржуазии в коммунистическом движении. А от объективной агентуры до шпиона, выполняющего прямые задания иностранных разведок, - рукой подать.

Нет решительно ничего невероятного в том, что Троцкий, Зиновьев, Каменев, организовавшие в конце 1920-х годов подпольную типографию в СССР для распространения своей теоретически разгромленной платформы, дошли в итоге до признания необходимости террористических методов борьбы со «сталинским режимом». Нет решительно ничего фантастического в том, что часть оставшихся в СССР троцкистов, отказавшись от своих взглядов формально, на деле, продолжила борьбу в скрытой форме. Не является чем-то экстраординарным, что эти господа восхваляли Сталина, держа фигу в кармане, а на деле объединялись с такими же беспринципными элементами и строили планы захвата власти. Наконец, нет решительно ничего странного в том, что Троцкий, его сторонники в СССР, а так же бывшие оппозиционеры, пережившие «позор» разгрома и вынужденного покаяния, являлись ценным материалом для иностранных разведок. Нет ничего удивительного и в том, что эта подлая и трусливая публика, будучи поймана с поличным, не нашла ничего лучше, чем давать показания друг на друга и на себя, сдала с потрохами своих хозяев.

Итак, общие выводы можно сделать следующие:

Первое. Идея создания параллельного троцкистского центра принадлежала Троцкому. Показаниями целого ряда подсудимых он изобличен как идейный руководитель данной организации. Однако его директивы имели, как правило, общий характер. Связь Троцкого с руководителями параллельного центра осуществлялась через Седова и через письма, передававшиеся конспиративными путями в СССР. О способах передачи получены перекрестные показания. Как минимум, один раз Пятаков лично встречался с Троцким в Осло. О содержании писем получены показания целого ряда подсудимых, поэтому, несмотря на то, что сами письма по понятным причинам, уничтожались по прочтению, их содержание было вполне достоверно установлено. Троцкий вполне доказательно изобличён в том, что именно от него поступали указания о вредительстве, терроре и диверсиях как методах борьбы со «сталинской бюрократией».

Второе. Из показаний Пятакова, Радека и Сокольникова следует, что к концу 1935 года Троцким была налажена связь с представителями гитлеровского режима и достигнуты определенные договоренности как на случай прихода троцкистов к власти в СССР в результате внутренних причин, так и на случай войны и поражения СССР. Из чего следует, что Троцкий к указанному периоду превратился в агента немецкого фашистского режима.

Третье. Отсутствуют какие-либо объективные основания подвергать сомнению показания подсудимых. На сегодняшний день не опубликовано ни одного прямого доказательства, что к ним применялись незаконные методы ведения следствия или же что следователи фальсифицировали материалы дела. В докладе «комиссии Шверника», члены которой имели доступ к материалам уголовных дел по подсудимым, отсутствуют ссылки на какие-либо ходатайства, жалобы и т. п. документы, которые свидетельствовали бы о применении пыток или иных незаконных способов давления.

Четвертое. Аргументы Троцкого в свое оправдание имеют чисто демагогический характер и, в основном, сводятся к многократному повторению тезиса, будто «всех подсудимых запугали» или же «соратники Ленина не могли быть поголовно врагами советской власти». Попытки опровергнуть показания подсудимых о контактах Троцкого с ними сводятся к голословному отрицанию этих контактов и ряду несущественных придирок. Несмотря на всё это, именно троцкистская болтовня легла в основу всей последующей критики «московских процессов» как со стороны буржуазных кругов, так и со стороны хрущевских оппортунистов и их последователей.

Продолжение следует

Написать
автору письмо

Ещё статьи
этого автора

Ещё статьи
на эту тему

Первая страница
этого выпуска

Поделиться в соцсетях