Почему я выбираю научный централизм?
Мне 31 год, я промышленный рабочий. Я отношусь к той категории народа, к которой очень любят во всё горло взывать самые различные политические силы - от буржуазных популистов, всевозможных левых демократов и до откровенных фашистов. Журнал «Прорыв» не взывает к рабочим. Так выходит, что люди, сознающие всю высочайшую серьёзность и ответственность коммунистической работы, сами приходят к идеям «Прорыва», начинают поддерживать и распространять идейную программу журнала.
В заметке о демократизме как приманке для политически незрелых я уже вкратце описал основные отличительные черты оппортунистов, пытающихся скрестить, как ужа с ежом, коммунизм с демократией. Но идейная борьба с оппортунизмом понуждает вновь и ещё твёрже повторять свою позицию. Здесь я изложу её в виде ряда вопросов и ответов.
I. Есть ли демократия в науке?
За демократизм в научной работе левые обыкновенно приводят следующий довод: говорят, что один человек не в состоянии охватить изучаемую область со всех сторон, а посему для успешного исследования и, в свою очередь, верного решения необходимо задействовать как можно большее количество людей. Верно ли это? Да, но лишь формально. Коммунизм предполагает обязательное участие в общественном управлении всех его членов. Фактически же, во-первых, умалчивается, что коммунизм предполагает не абы какое, а исключительно научное управление, управление со знанием дела, то есть, какое бы количество участников ни было привлечено к управлению, в любом случае должно соблюдаться условие, что каждый должен обладать необходимой для этого компетентностью; во-вторых, умалчивается, что в период перехода от капитализма к коммунизму, то есть при диктатуре рабочего класса, в силу имеющегося в наследстве от капитализма массового невежества, порой воинствующего, рабочий класс неминуемо и безусловно находится под руководством партии коммунистов.
Но после многолетнего объяснения «Прорывом» необходимости формировать партию исключительно грамотных марксистских кадров, левые неохотно закопошились и в этом вопросе. Как же предлагается поднимать и поддерживать уровень профессиональной подготовки у принимаемых в партию новых членов? Это, опять же, всевозможные формальные меры в виде кандидатских стажей, ускоренных «курсов молодого бойца», обязательное посещение семинаров и кружков и т.д., то есть те же средства из арсеналов КПСС, которые не дали партии ни одного авторитетного вождя-марксиста. То же наблюдается и в практике левых лжеорганизаций: несколько лет кружковщины, семинаров не дали ни одного приличного учёного и политика. Напротив, кружки и видеоканалы только усиливают уютную атмосферу праздной околополитической тусовки. Всяческие придурковатые мемные сообщества в соцсетях, бесцельное всеядное чтение и рекламирование открыто оппортунистической литературы, муссирование среди подписчиков левых групп подробностей каких-то мелких и мелочных скандалов и интриг - явное тому подтверждение.
Но вернёмся к вопросу о трудностях «охвата».
Для защиты демократии против науки, духа тусовки против духа профессионализма левые декларируют важный для них принцип обмена мнениями и уважения стороннего мнения безотносительно того, каково качество этого мнения по отношению к объективной истине. Только при этом левые умалчивают, что в подлинной науке, когда работа учёных нацелена на чёткий результат, обсуждение и обмен мнениями ведётся кругом компетентных лиц для выработки решения, нередко судьбоносного; левые же, как правило, превращают обмен мнениями в посиделки для частного обмена глупостями. Фактически левые сохраняют за всяким заблуждающимся право заблуждаться - так устроена любая их «организация». Ведь всякий спор леваки понимают в лучших традициях буржуазного лицемерия, то есть как борьбу заведомо равных - и потому равноправных сторон. А равны они в том, что, дескать, никто из спорящих не обладает действительным знанием и спор по сути есть обогащение друг друга некими мнениями, догадками, домыслами. Отсюда и всяческое «в споре рождается истина», то есть некая условная договорённость между спорящими, что каждый волен остаться при своём мнении. Естественно, о практических результатах этой договорённости, о неудачах и рисках, о возможных роковых ошибках при исполнении этой договорённости никто не думает. А если об этом и говорится, то для проформы, как о неизбежном зле.
Для всякого левака, как любого заправского буржуазного идеолога, оппонент не может являться источником знания, проводником истины, пусть даже он обладает высочайшей научной подготовкой. Всё равно в споре они равновесны, как на чаше весов, ибо любое личное «видение марксизма», всякая личная позиция, безотносительно её содержательного качества, для левака свята, как свята частная собственность для капиталиста. Левак даже краешком мысли не может допустить, что его оппонент может быть умнее, осведомлённее, образованнее, добросовестнее.
Иезуитский механизм противодействия истине работает следующим образом. «Охват» какого-либо вопроса «с разных сторон» превращается из борьбы знания с незнанием в борьбу субъективных предпочтений, вкусов и т.д., когда каждый из спорящих имеет склонность или симпатию к какой-либо стороне диалектически рассматриваемого вопроса, явления. Далее вся логика спора, противостояния сводится в чисто психологическую область, когда каждый «по-своему прав», а непримиримость в споре вызвана чисто психологическими портретами спорщиков, их всевозможных склонностей и т.д., словом, чем угодно, но не уровнем научной работы каждого, не её глубиной. Отсюда легко сочиняются сказочки: «Такой-то товарищ слишком груб». А раз груб, значит, по определению неправ. И плевать, что грубость вполне может быть инструментом отчаянной защиты аппарата управления от идиотов. Взять хоть ту же дискуссию о профсоюзах, которая показала, что «видение вопроса» троцкистами и бухаринцами «со своей стороны» привело к контрреволюционным антимарксистским выводам, которые подорвали единство партии. А ведь подобных дискуссий в истории партии множество.
Ещё один любопытный вопрос: кто и как проверит научного руководителя, где потолок, конечный предел самых образованных, самых добросовестных и как проверить их на добросовестность? Ведь если вы «самый умный», каким образом вас контролировать? В привычной производственной жизни компетентность новоиспечённого работника в любой сфере устанавливается группой уполномоченных лиц-профессионалов, а при неимении такой группы и речи не может быть о признании профпригодности. Но как быть, к примеру, с теми же основоположниками марксизма, ведь их никто не проверял, не контролировал? Дело показывает, что Маркс и Энгельс были признаны большим числом наиболее добросовестных своих последователей, а в дальнейшей исторической перспективе их компетентность была с блеском подтверждена общественной практикой тех стран, которые вооружились марксизмом. Точно так же и коммунистические руководители ведут за собой убеждённых собственным научным, организационным, политическим авторитетом сторонников, и реальная практика классовой борьбы проверяет верность их теории, стратегии и тактики.
II. Как левые обманывают рабочих?
Примечательно, что чем глубже левые погрязают в оппортунизме, тем показательнее это отражается на их риторике: склонность к словесам, оборотам, терминам, бесконечно далёким от марксизма, всё больше бросается в глаза и коробит слух. В лучших традициях популизма левые призывают руководствоваться чаяниями масс. Эти чаяния считаются индикатором связи партии и класса. В этой связи леваки бросаются на любую амбразуру рыночной борьбы: защищают мелких лавочников и самозанятых, борются за подачки к зарплатам пролетариев и прочие частности. Попутно направо-налево даются обещания, что после свержения капиталистов рабочие будут меньше и легче работать, мелкие предприниматели станут свободны от ненавистных олигархов и прочее. Хотя нет совершенно никакой гарантии, что наутро после революции новая власть сможет произвести райские изменения в общественной жизни, и вместо того, чтобы повышать уровень научного сознания масс, левые спекулируют на их страданиях и самых элементарных потребностях. Говоря короче, классовые интересы и потребности пролетариата, который в абсолютном своём большинстве не выходит за рамки буржуазного мышления, ох как редко могут совпадать с требованиями науки. И пока сознание типичного пролетария находится в этих границах, левые потакают его иллюзиям, предлагая целый ассортимент «активных действий»: шляться по митингам, протирать штаны в избирательных комиссиях, «героически» получать побои от полиции и прочее. Но стоит только пролетарию подняться выше этих мелочей и частностей, стоит ему честно взяться за образование и начать серьёзно, ребром ставить вопросы, тут же политические прохиндеи возненавидят его, окрестят сектантом, фанатиком, догматиком, врагом свободы и т.д. И в своей любви к недалёкому пролетарию левые демократы зеркально совпадают с фашистами и прочими буржуазными идеологами, для которых невежественный пролетарий есть источник и опора их господства, такой пролетарий, который в ответственные моменты истории сдуру потребует то советы без коммунистов, то партию без вождей, то ещё чёрт знает какую глупость.
Следует немного поразмыслить о действительных причинах, формирующих нрав таких леваков-обманщиков.
В произведениях «Что делать?» и «Шаг вперёд, два шага назад» Ленин прямо указывал, что рабочие более прямолинейны и задают прямые вопросы, ибо производственная дисциплина, которой они подчинены, формирует их характер именно таким. Недобросовестный же интеллигент, как полип, решивший примкнуть к коммунистическому движению, занимается умственным трудом, а таковой не предполагает строгой дисциплины - можно понаписать-понаговорить чуши с три короба. До известного времени понятие интеллигента означало человека непокорных, всегда противоположных взглядов, отличавшегося наличием личного независимого и непреклонного мнения об окружающем мире. Подчас такое определение сдабривалось положительным моральным портретом. Такой интеллигент боролся против средневекового догматизма церкви и аристократии, отстаивая своё право стяжать и богатеть на равных с ними, но только и всего. Такой интеллигент боролся менее всего за обществоведческую истину, но более всего конкурировал с высшими сословиями за «место под солнцем», боролся с их идеологией. Так, если католическое духовенство оправдывало свои сказочные богатства причастием к святой церкви, к слову божьему, по сути своему отношению к цеху профессиональных обманщиков, то протестантская идеология попросту открыто разрешала наживаться на ближнем и без этих формальных рамок, званий, титулов и прочего. Получив возможность обирать трудящихся, такой свободолюбец очень скоро сменил свою прогрессивность на консерватизм. Отныне имя ему стало - буржуазный интеллигент. Теперь везде и всюду посмеивается и издевается он над подлинной свободой, то есть над стремлением к истине, всюду проталкивает плюрализм, объявляя его свободой. Такой интеллигентишка оперирует путаными абстракциями, в области которых можно наводить тень на плетень. И когда Ленин вознамерился подчинить таких интеллигентов в РСДРП партийной дисциплине, которая сродни всякой производственной, они горячо возмущались. А в наше время информационные технологии породили новых обывателей, которые «сами с усами». Такие обыватели без труда отыскивают информацию по вкусу, у них обо всём имеется своё личное мнение, в том числе и о марксизме.
Дело усугублено тем, что человеческая деятельность в зависимости от целей и обстоятельств имеет различные масштабы. Скажем, интеллигент-хирург, допустивший ошибку при операции, рискует угробить пациента здесь и сейчас. А интеллигент-экономист, допустивший просчёт в планировании или давший неверное решение какой-либо хозяйственной задачи, рискует угробить множество людей, но не здесь и сейчас, а в перспективе нескольких лет или десятилетий. Но истина - всегда истина. Рабочий, пренебрегающий истинами в плане безопасности труда или устройства и правильной работы оборудования, за которое он заступает, рискует поплатиться оторванными конечностями, иными тяжкими травмами, а то и жизнью. Левак, пренебрегающий истинами в марксизме, рискует завести и, как правило, заводит народ в пучину социально-экономических потрясений. Но поскольку недобросовестные политики прекрасно знают, что ложь и ошибки в общественной практике проявляются в перспективе более поздней, чем эти политики успеют удрать, то заниматься демократическими играми и пропагандировать их в массы им очень удобно и выгодно: ошибочка вышла - но как бы никто не виноват. И - валяй дурака по новой.
Те же причины и у священного для левых принципа сменяемости руководства. Абсурдный для любой сферы производства, он упорно проталкивается в сферу строительства революционной партии. Левые, мотающиеся с листовками по фабрикам и заводам, вешающие рабочим лапшу на уши про демократию, не в состоянии понять, что производство устроено исключительно по принципам науки, а не демократии. Сменяемость оправдывается необходимостью так называемой обратной связи с массами - ведь каждому хочется немножечко поуправлять, подержаться за руль. Но в действительности связь партии с массами сродни связи врача с больным, ежедневно справляющегося у него о его состоянии, чтобы контролировать ход лечения и выздоровления.
III. Оксюморон под названием «демократический централизм»
Заглавие этой заметки может дать повод для усмешек - мол, автор говорит об исключении выбора, но при этом сам выбирает. Однако известно также, что при демократии население каждые четыре года выбирает своё новое светлое будущее, но каждый раз несчастья не кончаются, а только усугубляются и прибавляются. Постоянная выборность без конца означает, что общество не приходит к истине, не может понять причину проблем, решить их. Находя истину, человек уже не нуждается в выборе: после правильного решения что-либо ещё выбирать нет необходимости и смысла. К истине приходят не через выбор, а через добросовестное научное исследование.
Выборная процедура предполагает коллективную безответственность - всегда можно сослаться, попенять на практику, которая «покажет», тем самым прикрыв свою некомпетентность, при этом добавив, что, де, практика есть критерий истины. Но практика есть конечный критерий истины, а начальный критерий - это верная теория. Таким образом, левые силятся совместить несовместимое, а именно две противоположные сущности - демократию и науку, что на деле выливается в тщетные и жалкие потуги, ведь, как уже разобрано выше, содержание демократии совершенно противоположно содержанию науки. Во временном применении демократических ФОРМ в партийной политике большевиков леваки не видят научного централистского содержания. Большевизм по сути начинал путь, находясь в меньшинстве, и путём настойчивого, неотступного доказательства своей компетенции завоевал доверие партии и народа.
IV. Какая партия нужна политически сознательным рабочим?
Критикуя политическую организацию Советского Союза, левые часто подмечают, что Сталин создал систему, которая не смогла гарантировать партии защиту от перерождения. Система дала сбой, сетуют они. И тем самым обнаруживают своё схематическое понимание коммунистической политики. Действительно, если политические системы эксплуататорских классов не дают сбоя и тысячелетиями позволяют дурачить и общипывать трудящихся, то почему же коммунистам не создать такую же чудесную безотказную систему, чтобы сидеть особо не напрягаясь, а коммунизм бы тихонечко наставал по всему миру? Но система человеческих организаций устроена не механически и со строго безусловной причинно-следственной связью. Невозможно выстроить коммунистическую партию как математическое уравнение, ведь переменный компонент в этом уравнении - сам человек. «Система дала сбой!» - восклицают леваки, не понимая, что никакая системность не страхует от невежества и только уровень личной подготовки каждого члена партии прямо влияет на успех дела. Они ищут спасения в идеально устроенной бюрократической системе, каким-то чудесным образом страхующей от ошибок и перерождений, независимо от того, на каком уровне участники системы владеют наукой. Таким образом, системность в историческом процессе означает лишь тот факт, что объективные последствия в общественной деятельности, увенчанные хоть победами, хоть трагедиями, во многом обусловлены субъективными решениями. Поэтому, учитывая, что история Советского Союза пустилась по наклонной сразу после смерти Сталина, становится очевидно, что ключевую роль в системе играет не сама система как таковая, а личность, которая эту систему возглавляет.
Главным делом всей жизни Ленина было создание централизованной революционной партии. А централизация, сплочённость возможна только на почве понимания объективной необходимости, то есть на почве науки. Если Маркс мир объяснил, то Ленин его изменил. Я не знаю, насколько недалёким или недобросовестным надо быть, чтобы не понимать или не принимать идею, что коммунистическая партия должна быть научной организацией, состоящей из профессионалов, а не очередной парламентской говорильней, участники которой обязаны выслушивать и учитывать всякое досужее мнение о надлежащем общественном устройстве, в которой всякое судьбоносное решение будет основываться на мнении, «среднем по больнице», и которая от обычной буржуазной говорильни будет отличаться лишь тем, что в ней вместо капиталистов с буржуазным сознанием будут заседать… рабочие с буржуазным сознанием. Рабочим же с научным сознанием, безусловно, нужна партия, целью работы которой будет пусть к истине, в которой вся деятельность будет подчинена науке, где вся деятельность будет централизована вокруг науки. Это партия научного централизма.
