Относительность теории Эйнштейна

(Проблемы с методологией)

Наука оглупления

Поражает наблюдательность первополитиков, ускоривших закат общинного коммунизма тем, что открыли основные объективные законы превращения народа в толпу. Уже в те времена они смогли выработать эффективные приёмы обуздания воли большинства соплеменников и способы удержания их в состоянии восторженного подчинения всё более паразитирующему меньшинству.

В наиболее лаконичной редакции рецепт «лекарства» для усмирения воли народа, конечно же, прост. Его можно «выписать» двумя словами: ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННОЕ ОГЛУПЛЕНИЕ.

Поэтому во всех без исключения странах мира, во все века, вплоть до 1917 года, властная верхушка общества щедро выделяла и расходовала средства на сдерживание темпов интеллектуального развития большей части населения. В связи с этим, храмов религии всегда строилось больше, чем школ и университетов. В связи с этим народ всех стран тысячелетиями представлял собой толпу, легко предсказуемую в своём поведении, быстро впадающую в состояние массового религиозного, расового, милитаристского и перестроечного психоза.

Мне, рожденному в СССР, приятно сознавать, что именно моя Родина стала первой в истории человечества страной, в которой, усилиями, прежде всего, таких мыслителей, как Ленин, Сталин, Фрунзе, Макаренко, - дело ликвидации массового невежества было выдвинуто на первое место в политике и, особенно, бюджетной. Именно в силу реальных успехов на этом направлении общественного прогресса, СССР, а не США, сделал главный вклад, например, в разгром мирового фашизма, первым вывел на космическую орбиту искусственный спутник Земли и первым же отправил в космический полет советского, а не рыночного землянина.

Однако по мере того, как большая часть советской интеллигенции начала погружаться в подражательство, сребролюбие, обжорство, пьянство, опускался и уровень развития граждан. В меру гниения «головы» общества, интеллигенции, СССР и двигался к своему развалу.

Практика «перестройки» доказала, что оглупление народа, как средство закабаления, действует надёжнее цепей и плетей. Поэтому, по мере научно-технического прогресса, арсенал средств и приемов оглупления масс неустанно изощрялся и расширялся: от суеверия, религии, наркотиков, искусства до науки. Однако поскольку религия, спиртное и наркотики оглупляют далеко не всех, постольку наука начинает играть все большую роль в деле формирования средств оглупления и атеистов, и трезвенников.

«Наука оглупления». Звучит парадоксально, тем более, в свете существования «Науки логики», но заинтересованные лица уже давно и внимательно присматриваются к каждому открытию ученых, оценивая применимость этих открытий в деле оглупления масс.

Наиболее интенсивно научные исследования продолжаются в направлении выявления естественных, т.е. природных «слабых мест» психики личности, делающих ее предрасположенной к СТОЙКОЙ алогичности мышления. Большое внимание уделяется поиску механизмов, АВТОМАТИЧЕСКИ и ИЗБИРАТЕЛЬНО уродующих мышление людей. Автоматизация процессов оглупления, т.е. освоение массами технологии самооглупления, избавляет властную элиту от неожиданных поворотов в «развитии» массового сознания. Избирательность программ оглупления обеспечивает управленцам возможность уродовать мышление людей лишь в области мировоззрения, не нанося видимого ущерба узкопрофессиональному кретинизму, например, полицейских, военных и других представителей древнейших профессий, а также сантехников, шахматистов, журналистов, лицедеев, инженеров и т.д.

Как известно, одним из природных свойств психики личности, позволяющих автоматизировать процесс деградации социальной логики, является врожденная интеллектуальная пассивность, т.е. приспособляемость психики, доставшаяся человеку в наследство от приматов. В силу этого, за миллионы лет своего существования все породы приматов остались на неизменном, стадном уровне своего развития, воспринимая окружающую среду исключительно как данность, приспосабливаясь к ней, довольствуясь рефлекторным и инстинктивным уровнями своих реакций. Иначе говоря, первой АВТОМАТИЧЕСКОЙ реакцией психики большинства современных людей НА СОБЫТИЕ является попытка приспособиться. Конструктивное сомнение посещает лишь одного индивида на миллиард.

Этот психический рудимент, если с ним не бороться целенаправленно, при определенных условиях возрождается даже в состоявшемся «гомо сапиенсе» и постепенно ведет к атрофии любознательности, совести и, в конце концов, к параличу логики. Именно в силу подобной поэтапной деградации сознания большинства советских граждан (от мышления первопроходцев космоса до мышления рыночного проходимца) финал перестройки в СССР ознаменовался грандиозным праздником дураков: плюрализмом взаимоисключающих мнений, многопартийностью, парадами «суверенитетов», организованных преступных группировок, ваучерных фондов, «гербалайфов» и националистически-религиозных движений (от нацистских до «вахабитских»), бессмысленными митингами миллионных толп трижды обманутых вкладчиков и т.п.

Весьма показательно, что среди жертв финансовых пирамид, среди безработных и прочих продуктов рыночной реформы, всегда внушительную прослойку составляют дипломированные представители точных наук и инженерных профессий. Многие из них, будучи специалистами в узкотехнических вопросах, оказались полными профанами в социальных, политических и экономических вопросах. Случайно ли это?

Как это, на первый взгляд, не парадоксально, но вполне конкретный и «долгоиграющий» вклад в дело превращения советских научных и инженерных кадров в толпу «пикейных жилетов» сделала теория… относительности Эйнштейна. «Логика» этой теории такова, что даже пассивное ознакомление с ней студентов технических вузов и философских факультетов оставляет в сознании большинства из них след, более разрушительный, чем иной «вирус» оставляет в компьютере. Образно говоря, теория Эйнштейна оказывает на сознание поклонников точных наук ЦЕПЕНЯЩЕЕ воздействие, аналогичное тому, какое оказывает пустой взгляд удава на цепенеющее сознание кролика.

В свое время Ленин писал по поводу влияние некоторых теорий на сознание интеллигенции:

«Помещенная в 1-2 номере журнала «Под Знаменем Марксизма» статья А. Тимирязева о теории относитель-ности Эйнштейна позволяет надеяться, что журналу удастся осуществить и этот второй союз [союз философии и естественных наук - П.В.]. Надо обратить на него побольше внимания. Надо помнить, что именно из крутой ломки, которую переживает современное естествознание, родятся сплошь да рядом реакционные философские школы и школки, направления и направленьица. Поэтому следить за вопросами, которые выдвигает новейшая революция в области естество-знания, и привлекать к этой работе в философском журнале естествоиспытателей - это задача, без ре-шения которой воинствующий материализм не может быть ни в коем случае ни воинствующим, ни материа-лизмом. Если Тимирязев в первом номере журнала должен был оговорить, что за теорию Эйнштейна, кото-рый сам, по словам Тимирязева, никакого активного похода против основ материализма не ведет, ухватилась уже громадная масса представителей буржуазной интел-лигенции всех стран, то это относится не к одному Эйн-штейну, а к целому ряду, если не к большинству вели-ких преобразователей естествознания, начиная с конца XIX века.

И для того чтобы не относиться к подобному явлению бессознательно, мы должны понять, что без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не могут выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания».

В связи с этим (в качестве примера) уместно привести фрагмент из «размышлений» одного из тех, кто в наши дни пытается в интернете порассуждать с позиций теории относительности:

«...В школе я любил графики, - пишет автор, - При приближении к скорости света течение времени замедляется, вроде так нас учили. Видимо при достижении скорости света время останавливается и внутренней энергией разогнаться дальше невозможно (имеется ввиду разгон с помощью собственного двигателя. [Вроде, видимо, сдается мне… Типичные «доказательства» сторонников релятивизма. В.П.] Как можно разгоняться, если двигатель в этих условиях не работает). Попробуем разогнаться с помощью внешнего источника. Мысленно преодолеем световой барьер. Сдается мне, что за барьером течение времени должно пойти на встречу. О чем это говорит. Это говорит о смене знака в физических процессах. Т.е. увеличение прилагаемой энергии будет приводить к уменьшению скорости и выбрасывать объект назад, к скорости света. Вот вам и барьер. Чем больше мы будем тратить энергии на его преодоление, тем больше он будет сопротивляться. И только по достижении бесконечной энергии скорость объекта сравняется со скоростью света. Похоже, что человек слишком привык мерить своими мерками вселенную. Раз достигать большую скорость трудно, то чем быстрее я движусь, тем дальше я от состояния покоя, т.е. нуля скорости. Но ведь скорость понятие относительное, любое тело всегда куда-то движется. Сказать, какова скорость тела, невозможно, если не решить вопрос, а относительно чего мы ее мерим. Скорость света, это не самая большая возможная скорость, а абсолютный ноль скорости. Это скорость, при которой прекращаются все процессы, время останавливается. Отступление от этого нуля приводит к размораживанию времени и появлению течения процессов. Пишем С=0, (абсолютному нулю) и перестаем возиться с идеями сверхсветовой скорости и машины времени. Никому ведь не приходит в голову задаваться вопросом о физике процессов при температуре -100К (минус 100 градусов Кельвина). [Образчик мышления, изуродованного СТО: если «никому не приходит в голову задаться вопросом о физике процессов», то незачем и вдаваться в обоснование «почему» так, и можно ли переносить то, что относится к температуре (характеристике движения некоторых форм материи) на время (характеристику любого движения всех форм материи). - В.П.].

Есть понятие температуры: температура, это скорость движения молекул. Вводим понятие ТЭМПОРАТУРЫ. Вещество существует во времени, т.е. при скоростях, когда это время существует, т.е. меньше скорости света...».

Разумеется, всё это можно было бы воспринять и как свидетельство шизофрении, и как «прикол», если бы это не напоминало «серьёзные» передачи Гордона о космологии, во время которых официальные профессора несли абсолютно аналогичную и даже еще более забавную околесицу.

Теория Эйнштейна - одна из тех, которые пробуждают в людях, прежде всего, чувство своеобразной веры, более стойкой, чем любая из известных религий ещё и потому, что сам Эйнштейн, по его словам, был охвачен «космическим религиозным чувством», и верил, конечно, не в бытового бога, как он сам писал, «сотворенного по образу и подобию человека», а в то, что «в наш материалистический век серьёзными учеными могут быть только глубоко верующие люди». После этого попробуйте в толпе поклонников Эйнштейна прослыть серьёзным ученым, если вы отрицательно относитесь к любой форме религиозности, даже космической, т.е. к любой форме веры, доверчивости, в том числе и по отношению к лауреатам нобелевской премии.

Оптимизм же внушает то обстоятельство, что, несмотря на авторитет комитета по присуждению нобелевских премий, вот уже сто лет не прекращается полемика вокруг теории относительности Эйнштейна между меньшинством сомневающихся и большинством поклоняющихся. Показательно и то, что многие верующие в гениальность теории относительности НЕ ЗНАЮТ, что премию имени динамитного короля, Нобеля, соавтор атомной бомбы, Эйнштейн, получил не за теорию относительности, но продолжают поклоняться именно этой теории.

Противники теории относительности, прежде всего, искренне пытаются понять содержание этой теории, как можно яснее донести до читателя своё видение сущности физических явлений и обнажить порочность релятивистской «методологии».

Верующие же в теорию относительности избегают внятного разговора о физическом смысле явлений, описываемых СТО и ОТО (пространство-время, гравитация, «эфир», свет), а уж в отношении философских категорий (пространство и время, абсолютное и относительное, общее и специальное, бесконечное и конечное, диалектика и схоластика) многие местные физики высказываются всегда настолько туманно, насколько это вообще позволяет русский язык.

Но, что говорить о современных российских физиках, если сам Эйнштейн не имел никаких адекватных представлений о философии марксизма. В работе «Эволюция физики» Эйнштейн писал:

«В кинетической теории материи и во всех её важных достижениях мы видим осуществление общей философской программы: свести объяснение всех явлений к механическому взаимодействию между частицами материи».

Во-первых, может быть, в представлениях первопроходца-физика, Галилея, «философская программа» и представлялось именно так, упрощенно, но, если бы Эйнштейн не побоялся или не поленился прочитать труды Энгельса, то понял бы, что диаматическая философия до рождения Эйнштейна утверждала, что наряду с классическим механическим взаимодействием физических ТЕЛ, марксистская философия признает, как минимум, химические, биологические, социальные формы взаимодействия и формы движения материи, соответствующие этим формам взаимодействия, т.е. их единству и борьбе. Во-вторых, что понимать под термином «механическое»? Только ли взаимодействие тел, или все случаи последствия от воздействия сил любого происхождения на объект любого происхождения?

Диаматика исходит из того, что между всеми формами взаимодействиями нет непроходимых границ, что эти взаимодействия, будучи различными по формам и уровням проявления, образуют единую и, в то же время, бесконечно разнообразную систему взаимодействий, имеющую всеобщий субстрат, т.е. основу - МАТЕРИЮ.

Так что, если говорить о диаматической трактовке форм взаимодействий, то марксистская философия решает эту проблему бытия, исходя из бесконечного многообразия форм взаимодействия, соответствующих бесконечному многообразию уровней материи и форм её движения. Бесконечно углубляясь в структуры материи, диалектик оперирует «перевернутой пирамидой» типоразмеров «элементарных» частиц материи, делающими их «ассоциации» непохожими и, в то же время, похожими друг на друга. Но для этого необходимо понимать диалектику тождества противоположностей.

Частицы, тела, «поля» и «эфир» тождественны уже потому, что они ОБЪЕКТИВНЫ, МАТЕРИАЛЬНЫ. Но если о физических телах современные ученые знают уже много, а кое-что глубоко, то о «полях» - лишь самое поверхностное, как и во времена Эйнштейна.

Подобно тому, как один и тот же углерод образует и графит и, внешне непохожий на него, алмаз, подобно этому, одна и та же материя образует, «непохожие» для поверхностного ума, тела, частицы, «поля», эфиры и т.д. Противопоставлять же тела, частицам, «полям» в той МЕРЕ, в какой это делает Эйнштейн, - это все равно, как отрицать всеобщность материальной природы Млечного пути, планет, атомов и электронов, входящих в состав Млечного пути.

Электроны, в качестве одного из типа «кирпичиков» мирозданья являются строительным материалом и для атомов и, следовательно, для всего Млечного пути. Но, будучи «кирпичиками» атомов, движимые электроны сами состоят из «кирпичиков» очередного уровня, т.е. движимых «зерен» эфира и т.д. Примерно так же, движимые массы «зерен» эфира образуют и физические «поля», при этом вполне возможно, что движимые «зерна» эфира, образующие электроны, отличаются от той «породы» эфира, который создает «поля». Существуют концепции эфиродинамики, рассматривающие как вариант с одной «породой» зерен эфира для частиц и полей, так и сразличными. Различные формы механических взаимодействий тел, частиц и зарядов могут быть, прежде всего, лишь ФОРМАМИ взаимодействий их «полей». Два тела могут взаимодействовать между собой взаимодействуя орбитами и, следовательно, полями «крайних» электронов. Т.е. оторвать тело от поля можно лишь в пределах очень узкой абстракции.

В теории же Эйнштейна возобладала концепция: «не знаю, из чего состоят поля, но ТВЕРДО ВЕРЮ, что поле - это НЕЧТО абсолютно ИНОЕ».

С диалектической точки зрения все формы взаимодействия в мироздании механистичны и, в то же время, не механистичны, поскольку, с одной стороны, обусловлены одновременным движением различных форм материи, порождающей эти взаимодействия (…частица-тело, тело-тело, тело-«поле», «поле»-«поле», «поле»-эфир, эфир-частица…), а с другой стороны, взаимодействия материальных объектов происходят в системах асубстратных (нематериальных) объективных реальностей (в пространстве и во времени). И уж воздействовать на время механистически еще не удавалось никому, как бы медленно или быстро не ходили его механические часы. Кроме того, часть материи оформилась в человечество. А социальные взаимодействия, происходящие в этой форме материи, никак нельзя назвать механистическими, поскольку они основаны, прежде всего, на субъективных интересах.

Но если «почесать» любое конкретное «поле» (как и любой субъективный интерес), то, будучи материальным, оно обречено обладать корпускулярной структурой, а корпускулы взаимодействуют механически. Движущиеся и взаимодействующие между собой корпускулы эфира, образующие потоки, и порождают ЭФФЕКТЫ, к которым стали применять слово «поле». Т.е. любое поле это не мистическая среда, не имеющая ни предпосылок, ни производных, не настолько особая, чтобы говорить о её исключительности, а следствие движения эфирных масс, образующих нечто, отдаленно напоминающее водоворот в быстрой речке, «притягивающий» к себе не только молекулы воды, но и тела.

Впервые предметно задумавшись над фактами «притяжения» тел к Земле, железных тел к магниту, т.е. над «гравитацией», магнетизмом, электромагнетизмом, ученые той эпохи назвали области проявления этих физических процессов первым попавшимся «удобным» словом - «поле», ещё фактически ничего не зная о физической сущности магнетизма. Видимо, свою роль сыграло то обстоятельство, что первые картинки «поля» были получены благодаря расположению железных опилок на плоском листе бумаги. Даже после того, как стало ясно, что «поля» имеют формы шаров, цилиндров, торов и других «фигур вращения», слово «поле» продолжает применяться. Хотя как раз философия требует, чтобы слово, принятое для обозначения чего-либо, хоть как-то соответствовало объективной природе этого явления, например, «паровоз», «ядерный реактор».

Что касается Эйнштейна, то, не имея точных сведений о физической сущности «полей», он погрузился в естественную для него «космическую религиозность» и поверил, что «поле» это совершенно ИНАЯ материя, которую никогда невозможно объяснить «механистически». В частности, Эйнштейн признался, что

«сначала понятие поля было не более, как прием, облегчающий понимание явлений с механической точки зрения. Наш новый язык - это описание поля в пространстве между зарядами, а не самих зарядов; описание поля существенно для понимания дей-ствия зарядов. Признание новых понятий постепенно росло, пока субстанция не была оттеснена на задний план полем. Стало ясно, что в физике произошло нечто весьма важное. Была создана но-вая реальность, новое понятие, для которого не было места в ме-ханистическом описании». (С.145)

Если бы Эйнштейн знал, что в переводе с латинского слово «субстанция» означает сущность, то он вряд ли стал писать, что «субстанция», т.е. сущность «была оттеснена на задний план полем». Это всё равно, как если бы сказать, что дядька в Киеве был оттеснен на второй план бузиной в огороде. Кроме того, фраза: «Была создана новая реальность, новое понятие, для которого не было места в механистическом описании» показывает, что физик Эйнштейн не видит различий между реальностью и понятиями и потому не понял, что поле между зарядами существовало всегда, и что его создали не физики, и даже не заряды, а физики лишь открыли для своего понимания то, что существовало всегда. Физики лишь «создали» свое, позаимствованное у крестьян, понятие: «поле».

Короче говоря, представления Эйнштейна о диаматической философии по поводу пределов и соотношения «механистичности» и «не механистичности» весьма относительны.

Ещё забавнее, с точки зрения любой философии, даже идеалистической, Эйнштейн понимает содержание категорий «понятие», «время» и «объективное». В той же работе (стр.166) он пишет: «Благодаря применению часов понятие время становится объективным».

Эйнштейн не смог понять, что ПОНЯТИЕ время может формулироваться, храниться, изменяться только в коре головного мозга субъекта. Т.е. понятие всегда субъективно отражает объективную действительность с той или иной степенью полноты. Для диаматической философии словосочетание «объективное понятие» более бессмысленно, чем «сапоги всмятку». Это всё равно, как если бы батарейку заряжали не объективными амперами, а понятиями об амперах, а формула Ампера непосредственно порождала молнию. Понятие «время», даже записанное на объективной бумаге на русском языке, ничего не скажет знатоку китайского языка. Понятие «время» в сознании разных физиков и философов - разное. Невозможно найти в природе даже пару часов, показывающих время абсолютно конгруэнтно. Измеряя время, даже по швейцарским часам, вам всё равно придется раз в четыре года прибавлять к февралю один день, систематически ускользающий от измерения часами, рассчитанными точно на 24 часа в сутки.

Отождествляя философию с философами, не видя разницы между наукой и мнениями дипломированных ученых, между объективным и субъективным, эйнштейнианцы оставляют за своими читателями только одно право: верить всему тому относительному, что они сообщают людям о мире объективных физических явлений, и не пытаться усомниться в истинности обобщений, тем более, философских, сделанных Эйнштейном.

Почему же многие физики столь же рьяно, сколь и недобросовестно бьются за специальную и общую теорию относительности (СТО и ОТО)?

Прежде всего, потому, что «лейбл» сторонника теории Эйнштейна сегодня все ещё делает любого МНСа величиной, как в собственных глазах, так и в глазах миллионов тех, кто никогда не понимал СТО и ОТО и никогда не сможет её понять, но смертельно стесняется в этом признаться.

Если кто-либо сегодня признается в своей приверженности учению Ньютона, особенно в вопросах пространства и времени, это не создаст ему никакой «ауры» исключительности и таинственной степени «посвященности». Ньютон не фетиш, он понятен даже школьнику и потому лишен мистического ореола.

Эйнштейн же не понятен никому, и потому каждый может заявить, что он-де как раз «понял» Эйнштейна, а кто не «понял», тот тупой. В этом случае, аура «крупного знатока физики» всякому Хлестакову обеспечена. Ведь не каждому убежденному атеисту захочется спорить в Мекке у Каабы с паломником на тему: «Существует ли бог?». Блажен чаще всего лишь только тот, кто верует… вместе с толпой.

Поэтому, вполне закономерно, что после опубликования в журнале «Марксизм и современность» статьи, в которой ученый с Украины Игнатович обосновал ряд претензий к содержанию теории относительности и философским выводам Эйнштейна, в скором времени появился сердитый отклик его российского оппонента, Гамова.

Но, вместо того, чтобы проявить себя как физик-эксперт и доходчиво растолковать читателям что-нибудь абсолютно конкретное из физического смысла теории относительности, Гамов по-адвокатски начал защиту Эйнштейна (махиста в философии) «цитатой» из экономических рукописей (1844 года) философа-диалектика Маркса, хотя подавляющая часть статьи Гамова посвящена как раз «доказательству» именно того, что диалектическая философия должна лишь черпать в физике подтверждения своим «постулатам» и бессильна что-либо дать физике.

И вновь обрезание марксизма

Вот как выглядит «цитата» Маркса, вышедшая из-под «бритвы» Гамова:

«…Разрешение теоретических загадок есть задача практики и опосредуется практически… истинная практика является условием действительной и положительной теории…».

Даже если не обращать внимания на многоточия, и то нетрудно заметить, что Маркс ведет речь не только о практике вообще, но и об истинной практике. Однако что такое «истинная практика», Гамова не интересует, хотя можно предположить, что, по мнению Маркса, существует ещё и неистинная, т.е. ОШИБОЧНАЯ практика, которая, следовательно, не может привести к «разрешению теоретических загадок», а лишь приведет последующую общественную практику к идиотизму. Что мы и видим на каждом шагу, поскольку экономикой РФ давно уже руководят как раз практичные люди, разбирающиеся в философской и экономической теориях не более Ельцина с Брынцаловым. Гамов же над такими «мелочами» не задумывается.

Однако посмотрим, что на самом деле писал Маркс на 135 странице 42-го тома своих трудов:

«В какой мере, - спрашивает Маркс, - разрешение теоретических загадок есть задача практики и опосредуется практически, в какой мере истинная практика является условием действительной и положительной теории, видно, например, на ФЕТИШИЗМЕ».

Маркс, как видим, не утверждает, а задает себе и Гамову один из коренных ВОПРОСОВ диалектико-материалистической философии: о МЕРЕ взаимосвязи теории и практики. Из приведенного отрывка также следует, что, по мнению Маркса, фетишизм является показательным примером, на базе которого можно разобраться в некоторых вопросах МЕРЫ соотношения теории и истинной практики. Иными словами, в цитате, беспринципно обрезанной Гамовым, Маркс ещё ничего не утверждает, а лишь приглашает (на примере товарно-денежного фетишизма) разобраться в мере соотношения истинной теории и истинной практики.

То есть, Гамов «стесняется» вопросов, «не любит» категорию «мера», упрощенно понимает смысл категории «практика», но не стесняется практически резать цитаты там, где это ему удобно. Маркс же в приведенной цитате имеет в виду, что фетишизм это именно та самая практика, на базе которой создать истинную теорию вообще невозможно, поскольку практика фетишизма вызывает полную АТРОФИЮ научного мышления. Фетишизм и есть как раз слепое практическое поклонение чему-либо, он есть наиболее примитивная форма наукообразной религиозности, которую так ценил Эйнштейн.

В фетишизме, которым многие физики окружили теорию относительности Эйнштейна, и найдена ВИДИМОСТЬ пути выхода из очередного кризиса физики, а не реальный выход.

Строго говоря, после того, как установлен факт искажения действительного смысла цитаты Маркса человеком с партийным билетом в кармане, полемику с ним можно прекратить. Как минимум, невысокий научный и этический уровень адвоката релятивизма очевиден.

Уродование цитат уже само по себе доказательство того, что сторонники релятивизма боятся полемизировать с подлинным марксизмом. Они не могут, не искажая цитаты Маркса, доказывать свою «правоту». Тем самым, внутренне, наш поклонник релятивизма уже признал своё поражение.

Но разговор с физиками на тему философии необходимо продолжить, поскольку Гамов не первый из физиков и не случайно изуродовал цитату Маркса в самых её поучительных, диалектических местах. Не учтено, что подобная форма недобросовестности постепенно приводит ЛЮБОГО человека объективно в лагерь последовательных врагов науки, а затем к тяжелому личному преступлению, подобному тому, какое совершил сам Эйнштейн, обеспечив американским империалистам временную монополию на атомную бомбу.

Разумеется, физики влюблены в своё дело, гордятся тем, что в широком общественном сознании их науку относят к числу важных, полезных, элитарных областей знания. Но для многих физиков типичны философское верхоглядство и отнесение диаматики к «ненауке». Как показали митинги эпохи горбачевщины, именно физики средней руки, особенно зеленоградские и троицкие, за годы советской власти меньше всего разобрались в вопросе о партийности естественных наук и породили политических диссидентов больше, чем балет и «авангард» вместе взятые.

Отрезав вопросительную часть фразы: «в какой мере», Гамов, будучи в некотором смысле сторонником релятивизма, невольно придал ей абсолютный характер и, тем самым, доказал свою собственную непоследовательность. Физик, убежденный в состоятельности методологии релятивизма, абсолютно никогда и ни в чем не может быть убежден абсолютно. Но, оказывается, Гамов, там, где ему выгодно, стоит на почве логического абсолютизма, и утверждает, что «…разрешение теоретических загадок есть задача практики и опосредуется практически…», а там, где ему это не выгодно, он стоит за теорию относительности, т.е. за релятивизм.

На самом же деле истина может быть достигнута и теоретически. Более того, если бы истина не достигалась теоретически, то на практике просто нечего было бы проверять и подтверждать. Ещё Леонардо да Винчи учил, что масштабная практика должна быть всегда воздвигнута на фундаменте правильной теории.

Таким образом, и в случае с Гамовым отчетливо видна объективная диалектика: как бы изощренно человек не выстраивал практику обмана, он обязательно сам загонит себя в логико-теоретический тупик.

Отрезав слово «фетишизм», Гамов попытался осознанно избавиться от той части фразы, в которой Маркс, задолго до грехопадения сторонников Эйнштейна, в общеметодологическом плане точно определил причину будущего неуверенного движения вперед современной теоретической физики.

Можно без преувеличения сказать, что «благодаря» Эйнштейну в физике последнего столетия вновь возобладал фетишизм. Сегодня для большинства современных молодых физиков относительно надежное восхождение на профессорский «олимп» теоретической физики возможно ровно в той мере, в какой они поклонятся фетишу, которому уже поклонились их учителя, запомнят наибольшее количество их ритуальных молитв и покажут рвение в борьбе с теми, кто улыбается, слушая специальные и общие сказки об искривлении «пространства» и замедлении «времени», об «о-о-очень больших взрывах» и т.п.

Гамов, как и многие другие, еще в студенчестве, заучив постулаты Эйнштейна, был вынужден зазубрить и некоторые его выводы, ставящие под сомнение бесконечность пространства, времени. Но поскольку это спекулятивно урезанное представление касается всеобщих категорий, отражающих объективную действительность, постольку в мышлении возникает синдром обрезанности и во всех остальных частных вопросах, в том числе и в нравственных. Поэтому вполне закономерно, что сторонник обрезанности пространства и времени начал полемику с обрезания цитаты Маркса.

Нужно видеть муки Гамова, когда он пытается доказать, что материя, пространство и время, вроде бы и бесконечны, но не в том смысле, как это понимали Бруно, Ньютон и Энгельс. Умиляет один пассаж из статьи Гамова.

«Полностью соглашаясь, - пишет Гамов, - с этими словами т. Турсунова [т.е. с попыткой противопоставить понятие бесконечности и безграничности, что основательно смахивает на схоластику - В.П], я, вместе с тем, позволю себе заметить, что спор Канта и Гегеля по поводу диалектики «конечное - бесконечное», неявно, содержал в себе философское доказательство эволюционирующей и развивающейся вселенной. Почему, однако, Ф. Энгельс этого утверждения не сделал для меня остается загадкой».

Как почему? Потому что Энгельс не читал Турсунова, а сам Гамов читал «собрание сочинений» Турсунова внимательнее, чем Энгельса.

Энгельс рассчитывал на то, что хоть члены коммунистических партий будут читать его труды внимательно.

Диалектика и физика

Гамов пишет:

«Автор статьи «Критические заметки по современной космологии», в доказательстве своего тезиса (о ложности современной космологии), пошел обратным, нежели это принято в науке, путем - от философии, возможно, превратно толкуемой, к науке, в которой он пытается разрешить имеющиеся в последней трудности и противоречия, следуя уже сделанному apriori философскому выводу».

Без сомнения, споры на почве «космологии» абсолютно естественная и необходимая вещь, поскольку, с одной стороны, космология ещё не достигла того уровня авторитета и практического использования, присущих, например, алгебре, а с другой стороны, она уже играет важную роль в укреплении религиозного мировоззрения граждан. Но оторопь берёт, когда читаешь строки, посвященные космологии, вышедшие из-под пера человека, который называет себя коммунистом и, одновременно, защитником… релятивистских концепций «космологии».

Странно слышать от члена РКРП, почти через сто лет после опубликования работы «Материализм и эмпириокритицизм», что движение к истине, идущее от диалектического материализма, есть «не принятый в науке путь». Интересно, на каком церковном соборе принято запрещение исследовать явления природы на основе выводов, уже сделанных диаматикой марксизма. Убежден, если бы, например, Геббельс прочитал это предписание Гамова: «Приступая к исследованию физических явлений, следует пренебрегать выводами диалектического материализма», он бы не пожалел железного креста и обязательно с дубовыми листьями.

Может ли действительно диаматическое мышление помешать научному исследованию физических явлений?

Игнатович, как и любой субъект, конечно же, может ошибиться в каких-то частных математических расчётах, «превратно истолковать» отдельные положения марксистской диалектики, но он абсолютно прав, когда утверждает, что необходимо особо внимательно отнестись к случаям, когда объяснение сути физического открытия противоречит всеобщим законам диалектического материализма. Принцип научного мышления: двигаться в процессе познания от общего к частному, т.е. от философского понимания мира (например, материя - первична…), являлся важнейшим принципом диалектического мышления.

Со времен Аристотеля подтверждено практикой: чем обильнее арсенал знаний ученого об окружающем его мире, чем выше степень систематизации, т.е. обобщения этого материала, тем глубже его научные открытия по частным проблемам. Именно поэтому в университетах множество кафедр, и все они по пять лет учат студента, чтобы привить ему общее представление обо всем том богатстве, которое накопила культура. Чем глубже и шире знания студента, тем выше вероятность, что им будет сделано очередное действительное честное открытие. А поскольку у большинства современных студентов дело не идет дальше дипломного проекта, постольку приходится признать, что современные методики подготовки узкого «специалиста» не способны эффективно и массово «переплавлять» частные знания в знания об общем.

Признание своеобразного главенства общего над частным в философии марксизма, конечно же, не означает отрицания метода стихийного накопления частных, отрывочных, бессистемных знаний об отдельных физических явлениях окружающего нас мира. Но никто не будет называть первобытного папуаса физиком, хотя тот твердо помнит, например, что дым поднимаются вверх, а банан падает вниз.

Научные наследия Леонардо да Винчи, Ньютона, Ломоносова, Маркса, Ленина, Вернадского живучи потому, что каждое из них покоится на фундаменте широкого мировоззрения, т.е. на знании общего. Всякий раз, когда у настоящего учёного возникает ощущение локального теоретического открытия, он рассматривает совместимость своего открытия с общими достижениями других наук, с тем, что апробировано в производственной или экспериментальной практике. Всякий раз, когда нормальный ученый сталкивается с конкретной проблемой, он пытается объяснить её теоретически, мобилизуя всю широту своих представлений об общих условиях, способных породить данный феномен. Такой подход и есть минимально необходимый элемент диаматического, т.е. философского подхода.

Но многим физикам, как и Гамову, напротив, кажется, что если они (насмеявшись вдоволь над философией, т.е. наукой об общих законах развития природы, общества и мышления) возьмут в качестве объекта исследования, например, один электрон, «наколют на булавку», сосредоточат на нем одном все внимание, не будут отвлекаться на всякие там протоны и нейтроны, тем более, на диалектику, то электрон быстренько откроет все свои тайны.

Приоритет частного над общим, узкого «профессионализма» над универсализмом превращается в принцип мышления у многих физиков именно потому, что они (не замечая этого) осуществляют процесс научного познания по методике годовалого ребенка, впервые столкнувшегося с конкретным явлением природы (ветер дует потому, что качаются деревья). Однако если у ребенка это обусловлено естественными возрастными причинами, то у многих современных физиков - методологическими установками эмпириокритицизма, релятивизма, позитивизма и т.п., незаметно привнесенными в их сознание на лекциях по философии в институте. Дикари и дети, а также диалектически необремененные интеллигенты потому и беззащитны перед лицом стихии, быта и социально-политических «перестроек», что приучились абстрагировать свой ум от проблем ОБЩЕГО устройства мироздания во имя сиюминутно «экономного мышления».

Как может навредить добросовестному ученому признание за диалектической спиралью функции общей логической матрицы, указывающей на один из общих законов развития природы, общества и мышления, т.е. на то, что всякое знание развивается, а развитие предполагает отрицание и, в то же время, преемственность, но на ином качественном уровне? Может быть, исследованию мира физических явлений мешает знание диалектического закона единства и борьбы противоположностей, а модель атома (по Резерфорду) появилась раньше гегелевской формулировки закона о единстве противоположностей? Разве Менделеев раньше Гегеля и Маркса сформулировал закон о неразрывной взаимосвязи качественных и количественных изменений, о периодических скачках в развитии всего и вся?

Гамова совершенно не занимает проблема: как мыслит физик? Методично или «на авось»? Ему кажется, что метод мышления у физика - физикологический, у химика - химикологический. Между тем, даже математика есть лишь частный случай диалектического мышления (для тех, кто понимает сущность движения мысли от «минус» до «плюс» бесконечности). Более того, и физика, и химия как системы локальных научных знаний - обе они частные случаи применения диалектического мышления к конкретным областям бытия. Условность их обособления доказана успехами и физической химии, и химической физики.

Гамов, видимо, не знает, что слово «диалектика», переведенное на литературный русский язык, означает, прежде всего, добросовестный спор ученого С САМИМ СОБОЙ по поводу исследуемого явления объективной действительности до постижения истины того или иного порядка и безусловного разоблачения собственных субъективных заблуждений. При этом именно диалектика, более чем любая другая методология, безусловно, предполагает обязательную проверку теоретических выводов на практике, т.е. марксистская диалектика не противопоставляет теорию и истинную практику, мысль и истинный факт, а исходит из единства этих противоположностей.

Диалектическое мышление и правильное мышление есть синонимы. Абсурдом являются словесные конструкции: «Он мыслит правильно, но не диалектично», или, наоборот, «Он мыслит диалектично, но неправильно». Невозможно мыслить не диалектично, но правильно. Если общественная практика опровергла «теорию», то это может означать только одно, что её автор мыслил не диалектично.

А как же крушение СССР, спросит релятивист? Не является ли это практическим доказательством несостоятельности диалектического мышления?

Нет, не является. Как показала практика, Ленин на базе марксистской диалектики одержал грандиозные победы над всеми своими врагами-современниками как внутри партии, так и вне её. После Ленина, только Сталин в ЦК ВКП(б) обладал диаматическим мышлением и потому обеспечил ВКП(б) беспрецедентные в истории человечества победы на политическом, культурном и экономическом поприщах над всеми врагами-современниками.

Но диалектики-практики не вечны. На смену им могут прийти и просто откровенные дураки. Ясно, что Хрущева и Горбачева называть грамотными людьми, а тем более диалектиками, может только абсолютно бессовестный субъект. Специально для релятивистов заметим, что в ходе «перестройки» в СССР общественная практика опровергла не марксизм, поскольку, начиная с ХХ съезда, КПСС, под руководством Хрущева, фактически заменила строительство коммунизма идиотской трескотней о его строительстве, штурмовщиной и хозрасчетом. Иными словами, общественная практика опрокинула хрущевско-троцкистскую модель уродования социализма, построенного под руководством Ленина и Сталина. Практика современных страданий сотен миллионов бывших граждан СССР и других стран СЭВ - это как раз та самая истинная практика, которая подтверждает и еще раз практически вдалбливает в зады обывателей азы марксизма о бесчеловечности рынка вообще и, особенно, его монополистической стадии, т.е. те самые идеи, которые обыватели не желали загружать в сознание через голову, «проходя» диамат в институтах.

Однако, чтобы, действительно, стать учёным-диалектиком в какой-либо локальной сфере бытия, не обязательно зазубривать Гегеля наизусть, как стихи (хотя и это не помешает).

Для начала естествоиспытателю достаточно понять (не поверить, а именно понять) простую диалектическую истину: все явления в природе есть формы проявления материи. Попытка Эйнштейна избавиться от изучения материи, т.е. среды, в которой распространяется свет, и поставило его теорию в один ряд с мистическими «теориями» и позволило сформулировать на ее основе много религиозных сказок.

Когда же естествоиспытатель понимает, что материя - объективная реальность, что её характеристики и отношения органически взаимосвязаны, тогда добросовестному ученому неизбежно явится идея, например, расположить уже известные атомы в порядке возрастания их «объективной материальности», т.е. материальных масс. Менделеев в химии, как и Маркс в политической экономии, объял «гору» субъективных теорий и проверенных практикой объективных фактов, в данном случае, свойств атомов, творчески переработал изученный материал, и потому, в конце концов, материя открыла Менделееву одну из своих наиболее общих философских «тайн» - цикличную зависимость своих свойств от массы атомного ядра.

Следует заметить, что нотариальных свидетельств тому, что Менделеев был основательно знаком с гегелевской «Наукой логики» - нет. Скорее, Менделеев «просто» ЧЕСТНО думал над проблемами «кризиса» в химической науке и, как материалист, исходил из того, что объективного хаоса в мире химических элементов «априори» быть не может. Химические элементы существовать в хаосе могут только в сознании недобросовестных ученых. А думать честно над фактами объективной действительности, т.е. не низкопоклонствуя перед субъективными авторитетами, это уже означает думать диалектично.

И все же, если бы Менделеев заранее знал, что, в соответствии с законами диаматики, все процессы в природе и обществе протекают «по спирали» с неравномерным «шагом винта», то не исключено, что закон «спиральности» системы элементов был бы найден чуть раньше. Менделееву же пришлось сначала расположить практически все известные элементы в порядке возрастания их атомных весов, затем почувствовать закономерность, а потом, уже во сне, достроить периодическую таблицу с предсказанием свойств ещё ненайденных элементов. Но отсутствие второго Менделеева в химии, говорит о том, что невозможно систематически делать важные открытия во сне.

Забавно, что большинство ученых, сделавших выдающиеся открытия, не отдают себе отчета в том, что они при этом мыслили диалектически. Скорее всего, они об этом не догадывались, и именно потому армию физиков так редко посещают гениальные прозрения. Но тот факт, что действительно открытые законы физических явлений никогда не противоречат диалектике, свидетельствует, что физики, порой, не только шутят, но и думают диалектически, хотя об этом не ведают, подобно известному мольеровскому персонажу, не подозревавшему, что всю жизнь говорил прозой.

Поэтому, ровно в той степени, в какой бессмысленно пенять на зеркало обладателю ассиметричного лица, в такой же степени бессмысленно физикам пенять на диалектику. Ведь даже в эпоху формального контроля со стороны парткомов КПСС большинство физиков - соискателей ученых степеней - диалектику зазубривали лишь «как-нибудь», но не понимали её, как не понимали её и большинство советских официальных «фелшаров» философии «типа» Волкогонова или Юшенкова.

Тот факт, что физика время от времени переживает кризисы, не делает чести степени «системности» мышления физиков и позволяет говорить о некоторых из них только как об алфизиках.

Современные алфизики не содержат в своём сознании ни грамма сознательной диалектики, а лишь её название. В их сознании господствует философский «камень». Как показала история, алфизики иногда замечают тот или иной факт в «Гольфстриме» протекающих мимо них фактов, но очень трудно рождают объяснение этому факту. И в редкостного героя превращается тот, кто всё-таки находит этому факту хоть какое-то объяснение.

Поэтому необходимо повторять до полного усвоения, что, если один малоизвестный физик защищает, почти как адвокат, всемирно известного физика, но сам не открыл ни одного закона, не развил учение своего же «подзащитного», то это является доказательством методологической несостоятельности самого защитника. Зачем ефрейтору защищать учение Суворова? Если учение понято, то его надо претворять в жизнь, развивать и становиться Кутузовым.

Конечно, физики-адвокаты могут сказать, что фундаментальные законы природы открывать о-о-чень трудно. А никто и не спорит. Но почему их так трудно открывать? Нет сомнения, что открывать законы физики тем труднее, чем меньше дипломированный физик владеет диалектическим методом.

Сторонники теории относительности третируют философов-диалектиков… комплиментами, утверждая, что в вопросах физики они стоят на устаревших позициях Бруно и Ньютона, а дальше совершенно абсурдно приписывают им же разговоры о «флогистоне», «электрической жидкости» и других подобных глупостях. Но всем известно, что не диалектики, а именно ФИЗИКИ, не подозревая о диалектике взаимосвязи глубинной сущности и поверхности явления, чаще всего хватались за пустые, беспринципные аналогии, как говорил Гегель, «в их неразвитой напряженности», и порождали «учения» о теплороде, флогистоне, электрической жидкости, дефекте массы, замедлении времени, искривлении пространства, большом взрыве и других несуразицах.

«Чем дальше в лес…», тем больше беспринципности

Гамов учит:

«Данный метод разрешения противоречий [т.е. движение от диалектики марксизма к «науке» - В.П.] полностью взят из отвергнутой еще Уильямом Оккамом схоластики и, почти наверное, и в данном случае - как и во всех, известных науке «объяснениях» с использованием данного метода - должен был привести т. Игнатовича к использованию (в объяснении логических и действительно имеющихся в современной науки парадоксов) только тех аргументов, которые прямо следуют из положенного в основу доказательств метода».

По прочтению подобной фразы, невольно вспоминаешь анекдот: «Каждый мыслящий индивидуум, подходя абстрактно к банальной истине…». Кто ясно мыслит, тот ясно излагает. К сожалению, этого не скажешь о вышеприведенной фразе Гамова. Гамов, «почти наверное», хотел сказать следующее: «Посмотрим, как удалось Игнатовичу с помощью диалектики разобраться в фактических и логических парадоксах современной физики». У Гамова наивное представление о слове «наука», как будто наука это нечто, живущее вне мозгов и подчиняющееся мнению большинства на данный момент времени. Между тем, наукой называется только то, что, представляет собой не ворох фактов и мнений, а систему открытых ОБЪЕКТИВНЫХ законов, подтвержденных общественной истинной практикой, т.е. освоенных людьми и, в конечном итоге, управляющих их сознанием. Принятие «истин» голосованием происходит только там и тогда, где и когда господствует демократическое невежество. Оборот: «Принято в науке» есть ширма, за которой прячется воинствующий догматизм.

Что касается «самого» Оккама. Во-первых, разве классики марксизма не достаточно «поколотили» схоластику, обнажили идиотизм этого «метода»? Какая практическая необходимость призывать на помощь философский прах Оккама 14 века? Только для того, чтобы удивить своей начитанностью? Но такая «начитанность» граничит с неразборчивостью. Во-вторых, во всех известных мне энциклопедиях, начиная с Эфрона, Оккам признается схоластом-номиналистом, оставившим в истории религиозной философии след «бритвы Оккама», которой тот пытался вырезать из науки все понятия, несводимые к продуктам интуиции и непосредственного опыта. В этом с ним смыкаются и Юм, и Мах, т.е. агностики и эмпириокритики. Показательно, что уже философия Возрождения схоластику Оккама признавала непродуктивной, но об Оккаме вспоминали всякий раз, когда клерикализм получал некоторое оживление. Неужели Гамов действительно думает, что схоласт Оккам мог действительно отвергать схоластику?

Далее Гамов пишет:

«Напомним, что специальная теория относительности сняла с повестки дня науки вопрос о свойствах эфира - гипотетической материальной среды, в которой, как предполагалось, распространяется свет».

Напомним и мы, что вопрос был «снят» только для верующих в специальную теорию относительности Эйнштейна. А для верующих в общую теорию относительности Эйнштейн в 1920г. пишет, что

«...общая тео-рия относительности наделяет пространство физическими свойствами; таким образом, в этом смысле эфир существует. Согласно общей теории относительности пространство немыслимо без эфира; действительно, в таком пространстве не только было бы невозможно распростране-ние света, но не могли бы существовать масштабы и часы, и не было бы никаких пространст-венно-временных расстояний в физическом смысле этого слова. Однако этот эфир нельзя пред-ставить себе состоящим из прослеживаемых во времени частей; таким свойством обладает только весомая материя; точно так же к нему нельзя применить понятие движения». А.Эйнштейн. Собр. Научн. Трудов. М., «Наука», 1965. Эфир и теория относительности. с. 689.

В 1924 г. А.Эйнштейн в статье «Об эфире» сообщает, что

«...мы не можем в теоретической физике обойтись без эфира, т.е. без континуума, наделенного физическими свойствами, ибо общая теория относительности, основных идей которой физики, вероятно, будут придержи-ваться всегда, исключает непосредственное дальнодействие; каждая же теория близкодействия предполагает наличие непрерывных полей, а, следовательно, существование «эфира». А.Эйнштейн. «Об эфире». Там же, т. 2, 1966, с. 160.

Таким образом, не теория относительности «сняла с повестки дня науки вопрос о свойствах эфира». Наоборот, Эйнштейн, удобным для себя образом, интерпретировал результаты опыта Майкельсона-Морли (М-М), их попытку «поймать» эфирный «ветер», якобы увлекаемый вращением Земли. То есть эфир, как считают некоторые интерпретаторы опытов М-М, не был обнаружен. Опыт должен был прояснить вопрос о существовании эфира, пассивно заполняющего пространство. Но опыт дал, якобы, отрицательный ответ. Это обстоятельство возможно и вынудило Эйнштейна подтянуть СТО под предположение об отсутствии эфира.

Кстати, сам Эйнштейн, обнажая беспринципность релятивистского метода мышления, пишет в своей совместной с Инфельдом работе «Эволюция физики»:

«Сперва поле рассматривали как нечто, что впоследствии можно будет истолковать механистически с помощью эфира. Со временем стало ясно, что эту программу нельзя [Кто запретил? - В.П.] осуществить, что достижения теории поля стали уже слишком поразительными и важными, чтобы их можно было заменить меха-нистическими догмами. С другой стороны, задача придумывания ме-ханической модели эфира представлялась все менее и менее интересной [Какой сильный «научный» довод! - В.П.], а результат, в силу вынужденного и искусственного харак-тера допущений, все более и более обескураживающим.

Единственный выход - это допустить, что пространство обла-дает физическим свойством передавать электромагнитные волны, и не слишком много заботиться о смысле [Еще одна «тайна» релятивистского метода «мышления» раскрыта. - В.П.] этого утверждения. Мож-но еще употреблять слово «эфир», но только для того, чтобы выра-зить упомянутое физическое свойство пространства. Слово «эфир» изменяло свой смысл много раз в процессе развития науки. В дан-ный момент оно уже не употребляется для обозначения среды, по-строенной из частиц. Его история, никоим образом не закончен-ная, продолжается теорией относительности». Альберт Эйнштейн. Эволюция физики. - М.: Устойчивый мир, 2001. - С.146-147.

То есть, если «задача придумывания механической модели эфира» представлялась Эйнштейну «все менее и менее интересной», то ему пришлось подогнать теорию под то, что «интересно», и не мучаться исследованием форм материи, способных передавать волны световых частот. Тем более, что даже невооруженному глазу «видно», что свет распространяется в пространстве и, «следовательно»,… самим пространством.

Самое забавное в опыте М-М, состоит в том, что физики искали нечто, о свойствах чего не имели конкретного представления. Это всё равно, как если бы Гамов строил ловушку одинаково пригодную для ловли НЛО, «снежного человека» и нейтрино. И хотя Гамов категорически против примитивных приборов для проведения физических экспериментов, дескать, не те настали времена, он почему-то безоговорочно доверяет опытам Майкельсона-Морли, проведенных на «аппаратуре», сделать которую сегодня может любой плотник, не говоря уже о столяре.

Эйнштейн нашел относительно простой способ облегчить себе научную работу. Он не стал спорить ни с опытом М-М, который кое-какие, как ни странно, величины эфирного ветра показывал, ни с противниками гипотезы эфира, он просто предложил заменить слово «эфир» словом «пространство». Эйнштейн не стал исследовать физические причины «кривизны пространства». Он даже не очень упорствовал в уточнении противоречий между понятиями «пространство» и «замкнутый объем». Он, конечно, мог предположить, что кривизна пространства порождена именно кривизной форм движения эфира, но раз эфир пока явно не обнаружен, тем более пассивно заполняющий «пространство», то и незачем «дразнить гусей». Хотя, достаточно было в аэродинамической трубе продуть сферу, образованную двумя соединенными дуршлагами с крупными отверстиями, чтобы понять, что для эфирного потока любое небесное тело существенно более прозрачно, чем дырчатый дуршлаг для потока газа. Но, чтобы приблизить эксперимент к космической реальности, следует поместить сферический дуршлаг в газовый вихревой поток, чтобы выяснить, может ли дуршлаг, раскручиваемый вихрем газа, как планета эфирным потоком, порождать еще и дополнительный «ветерок». Или «дуршлаг», наоборот, притормаживает «эфирный» поток, уплотняет его и, следовательно, повышает скорость распространения света в любом направлении.

Но, при естественном вращении сферического дуршлага под воздействием вихревого газового потока, никаких дополнительных «ветров», имеющих существенные характеристики, возникнуть не может, как не может возникнуть серьёзных аэродинамических явлений от рыболовной сети, натянутой на яхте вместо парусины. А наличие в опыте М-М молекул воздуха между зеркалами делает опыт по выявлению эфира некорректным. Ещё хорошо, что экспериментаторы не догадались пространство между зеркалами заполнить сажей.

Странно, что только противники Эйнштейна задаются вопросом о физической природе сил, которые не только вращают Землю вокруг оси (что это за «пары сил»?), но и вынуждают все космические тела двигаться как по планетарным орбитам вокруг звезд, так и по орбитам, например, комет, астероидов и метеоритов. Только противники Эйнштейна ведут разговор о существовании гигантских «потоков» одной из малоизученной формы материи, условно говоря, «эфира», которые и увлекают звезды, планеты и, одновременно, проводят свет по своим искривленным потокам.

«Торсионные поля», о которых иногда пишут сторонники Эйнштейна, на самом деле это не свернутое в трубочку и спирали «пространство», а бесконечно «тонкие» и бесконечно протяженные бесконечно многочисленные спирали «эфирного ветра», образующие эфирные макропотоки, «архимедовы винты», не только приводящие во вращательное движение планеты и звезды, но и пронизывающие все космические образования от звезд до электронов, протонов и т.д., по всем направлениям, одновременно формируя эти тела, «элементарные» частицы и приводя во вращение и орбитальное движение внутриатомные, внутриядерные системы.

Земля, Солнце не плавают в неподвижном эфире, заполнившем пространство, а движутся и вращаются, увлекаемые бесконечно большими массами движущегося эфира. Т.е. скорее можно поймать эфирный ветер, обгоняющий планету, чем эфирный «пыль», поднятый планетой.

Всё более распаляя себя в праведном гневе, Гамов пишет:

«Напомним далее, что положение с употреблением этого понятия в физике к концу XIX-ого века стало поистине нетерпимым. Эфир, с одной стороны (как ранее и теплород в материальной теории теплоты), был крайне необходим теории - на его существование, казалось бы, прямо указывала электромагнитная теория Максвелла, его реальное существование, почти несомненно [Это, типичное для релятивистов, «почти несомненно» - суть «логики» Гамова. В.П.], вытекало и из других разделов физики. Тот же эфир - и об этом тоже свидетельствовали независимые друг от друга различные физические теории - представлял собой среду с набором взаимоисключающих свойств. Он должен был быть сверхтонкой материей, проникающей внутрь всех известных химии веществ. [Что же здесь может смутить физика, если размер единицы эфира соотносится с электроном, как электрон соотносится, например, с Землёй. Ясно, что для частиц такого эфира, электрон «прозрачнее», чем Земля для нейтрино. В.П.] Он должен был заполнять все физическое пространство [А здесь что «взаимоисключающее»? В.П.], должен был - в отличие от всех газов - не оказывать сопротивление движущимся в нем телам [Неужели трудно понять, что не планеты летят по воле бога наперекор сопротивлению эфира, а наоборот, потоки эфира, уплотняясь в местах своего пересечения, образуют «небесные» тела, летящие в потоках эфира со скоростью, диктуемой массой и скоростью этих потоков, а также величиной «парусности» небесных тел, определяя их орбитальные скорости и, следовательно, «номер», орбиты. В.П.] одновременно должен был обладать упругостью, на многие порядки, превосходящую упругость самой упругой стали…».

Т.е. Гамова смущает, что в «рыхлой» газообразной среде свет «не должен» распространяться со световой скоростью, ибо колебания световой частоты, якобы, передаются «быстро» только в «упругих» средах. Гамову трудно представить, что расстояния между частицами эфира в миллиарды раз меньше, чем между электронами и ядрами самих упругих металлов и кристаллов. Поэтому на передачу взаимодействия световых частот космическому эфиру приходится тратить времени существенно меньше, чем даже в среде газообразной или жидкой, в которой эфир «разрежен» электронами, протонами и нейтронами.

Заключение

Честно говоря, в статье Гамова я не нашел ни одного фрагмента или утверждения, который делал бы теорию Эйнштейна более обоснованной, чем это сделал сам Эйнштейн. Поэтому в данной статье пришлось ограничиться преимущественно аспектами философской несостоятельности СТО и ОТО. Но возникает вопрос. Почему, например, Марксу удалось создать теорию, сторонники которой готовы идти по пути, указанному её создателем, совершая подвиги самопожертвования, не имеющие прецедента даже в истории первохристианства, а сторонники Эйнштейна или повторяют за учителем как школьные зубрилки, или «ботают по фене»?

Маркс понимал, что

«в науке нет широкой столбовой дороги и только, кто не страшась усталости, карабкается по её каменистым кручам, достигнет её сияющих вершин».

Почему Гамову не только не удалось создать новую физическую теорию, но и защитить теорию Эйнштейна? Потому, прежде всего, что он руководствуется несколько иным, чем Маркс правилом.

«…в науке, - пишет Гамов, - существует единственный способ доказательства ложности той или иной теории. И этот метод - указание на один-единственный факт, противоречащий данной теории. До сих пор, такого единственного, противоречащего ОТО, факта никем приведено не было, а вот другие (без привлечения ОТО) объяснения «трех фактов», в том или ином пункте вступали в противоречие не с одним, а иногда с целым списком, ранее установленных фактов».

Если бы было так, то теология, как разновидность древнейшей теории, давно была бы опровергнута, поскольку бога нет, ни Перуна, ни Яхве, ни Одина, ни Саваофа, ни Троицы, а теория богословия, не имеющая объекта исследования, существует. Правда, Гамов может сказать, что отсутствие бога требует доказательства на фактах. Но тогда причина защиты Гамовым теории Эйнштейна станет ещё очевиднее.

В теории Эйнштейна, как и в богословии, почти все держится на силе одного неуловимого фактора, на силе гравитации и гравитационных «полей». Но, если в распоряжении современных физиков есть даже лунный грунт и материал метеоритов, залетевших на Землю из глубин космоса, то у сторонников Эйнштейна нет ни «грамма» гравитационного поля, ни одного приличного объяснения механизму «притяжения», хотя все утверждают, что гравитационное «поле» существует.

Физики кое-что уже знают о магнитных и электромагнитных «полях», умеют их генерировать, использовать и управлять ими. Сторонники эфира порой пытаются «поймать» материал эфира, выделить его, как конкретный элемент физической среды, и даже утверждают, что в некоторых опытах удалось получить явные доказательства наличия именно эфира. Сторонники же гравитационной теории «искривления пространства» ничего конкретного о природе гравитации и гравитационных полей сказать не могут, как не могут генерировать и управлять этими полями.

Футбольный мяч, отскакивающий от земли, показывает, что сила отталкивания молекул в мяче, возникшая в результате дополнительного роста давления при падении мяча, сильнее силы притяжения ВСЕХ молекул Земли, создающих гравитационное «поле». Если бы Ньютон составлял теорию всемирного притяжения не на основе одного лишь опыта с падением яблока, а попытался бы объяснить это и с точки зрения яблока, отскакивающего от земли, то возможно теория гравитации была более диалектичной. Возможно, что не сила всемирного притяжения, а сила всемирного отталкивания в соединении с эфиродинамикой лучше объяснит физическое устройство мироздания.

Кроме того, сторонники теории Эйнштейна и не пытаются объяснить почему, говоря об атоме, они никогда не говорят о его гравитационном поле. А когда атомы объединяются в физическое тело, у него появляется гравитационное «поле». Откуда оно берется? Скорее всего, физическая сущность процесса «притяжения» абсолютно не нуждается в гравитационных «полях». А вот с точки зрения эфиродинамики, процесс притяжения, в значительной части случаев, объясним.

Интрига усиливается тем, что недавно нобелевский комитет вручил премию ученым, открывшим, что гравитационные силы существуют между разобщенными элементарными частицами, но исчезают, если частицы приходят в непосредственное соприкосновение. Получается, что сила притяжения тел к земле должна уменьшаться пропорционально интенсивности их облучения альфа и бета частицами. Или, чем выше плотность вещества звезды, тем меньше её гравитация, тем, следовательно, меньше «кривизна пространства» вблизи тел с большой массой.

Короче говоря, если Гамову нужен один единственный факт, то многовековое «разбегание Вселенной» убедительно доказывает ОТСУТСТВИЕ важнейшего фактора теории относительности: гравитационных полей. Разбегание космических систем доказывает отсутствие сил гравитации и преобладание сил отталкивания. Следовательно, теория относительности ошибочна.

То, что яблоко падает не землю, знают все, даже философы. Но почему? Вопрос не имеет пока физически обоснованного ответа.

Написать
автору письмо

Ещё статьи
этого автора

Ещё статьи
на эту тему

Первая страница
этого выпуска

Поделиться в соцсетях