О формальной логике и метафизике

Нищета советской философии, на которую уже не раз указывали со страниц «Прорыва», была вызвана несколькими факторами.

Во-первых, в период, когда партия являлась настоящим интеллектуальным авангардом класса, вопросы философии не могли обрести должного внимания из-за объективных сложностей. Страна постоянно находилась в цейтноте классовой борьбы. История ставила перед партией и классом задачи, решение которых было неотложно, а их сложность беспрецедентна. Гражданская война, ликвидация неграмотности, НЭП, борьба с разрухой, индустриализация, коллективизация, заговоры, саботаж, война, послевоенное восстановление страны отодвигали культурничество и тем более философию несколько на задний план. Когда же обстоятельства несколько ослабили хватку, в руководстве партии произошёл переворот, и началась антимарксистская идеологическая диверсия под названием «развенчание культа личности Сталина». Что, разумеется, оказало пагубное влияние и на философию.

Во-вторых, партийная и околопартийная интеллигенция с самых первых лет Советской власти сама по себе была заражена оппортунизмом, который к тому же имел мощную подпитку.

Сначала в руководстве большевистской партии шла активная борьба с меньшевизмом и левачеством, в том числе и в вопросах теории. Пока был жив Ленин, его авторитет как теоретика и практика коммунизма активно атаковали претендующие на роль руководства оппозиционеры. После гибели вождя оппортунисты, все как один, на словах заделались «ленинцами» и продолжили свою чёрную работу, уже двурушничая. Истинные сотрудники Ленина, его соратники и ученики, под руководством Сталина очистили и защитили ленинизм. Сам Сталин написал несколько блистательных теоретических работ по защите и развитию ленинизма. Сталинская политика на практике строительства коммунизма в СССР всецело подтвердила истинность марксизма-ленинизма, в том числе ленинской трактовки философии. Но на протяжении всей сталинской эпохи происходила ожесточённая классовая борьба, в т.ч. в вопросах теории. В т.ч. внутри самой партии.

Практика вскрыла колоссальные трудности в деле формирования теоретиков, особенно в философской подготовке. Даже при руководстве Сталина, несмотря на все его литературные и административные усилия по воспитанию целостных, философски развитых марксистских кадров, около партии сложилась корпорация «профессиональных философов». В чём, между прочим, можно увидеть традицию феодальной раздробленности наук. Все эти «большие учёные», естественно, оказались ремесленниками философии, писателями текстов в рамках основных марксистских понятий, но не марксистами в строгом смысле слова. В период 30-х - 50-х гг. этот процесс выглядел хотя и нежелательным по сути, но достаточно безвредным. Казалось, что он может являться некоторой ступенькой в формировании настоящих теоретиков. Тем более учитывая руководящую роль в философии Сталина и, например, Жданова. Практика подобные оптимистические оценки опровергла полностью - абсолютное большинство «философов-марксистов», так и не создав ни одного бессмертного произведения, впоследствии с лёгкостью изменили своим взглядам, встав на позиции ревизионизма, а дальше и капитализма.

Трудности в формировании теоретиков объясняются прежде всего гнилыми традициями интеллигенции царизма и капитализма. Чванство и мания величия свойственны многим представителям «умственных профессий» как продукт ненормального разделения труда в эксплуататорских обществах. «Советские философы», даже члены партии, так и не стали революционерами большевистского кроя ни по духу, ни по характеру. Они были затхлыми академиками кафедр, литературными наёмниками, впитали худшие качества учёной касты феодализма и капитализма. Совесть уровня революционеров Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Свердлова, Дзержинского, Фрунзе, Кирова, Крупской, Макаренко, Жданова, Ворошилова, Молотова, Кагановича была для них пустым звуком.

Руководство сталинской партии рассчитывало, что атмосфера критики и самокритики, свободной научной дискуссии и направляющие постановления Политбюро способны выправить ситуацию, развить необходимые качества в учёных и партийцах. В итоге расчёт себя не оправдал, карьеризм и двурушничество оказались куда сильнее научных истин, призывов к добросовестности и мудрых указаний.

Поэтому неудивительно, что, например, некоторое время теоретиком считался антидиалектик, шпион и предатель Бухарин. Чуть ли не ведущим философом в 1920-е считался Деборин, которого кроме как Троцким в философии и не назовёшь.

Поэтому неудивительно, что в 1946 г. «советские философы» протащили «в качестве эксперимента» в систему образования СССР преподавание формальной логики. Это была уступка ЦК ВКП(б), вызванная заботой об элементарной культурности и образованности молодёжи. Философы пять лет убеждали руководство партии в необходимости «реабилитации формальной логики» с целью повышения качества образования. В итоге был реализован весьма спорный эксперимент по преподаванию формальной логики в старшем классе 200 школ СССР. Это решение послужило своеобразным плацдармом в науке в целом для атаки на марксизм.

Последователи Асмуса, одного из заводил возрождения формальной логики, в книге о нём [«В.Ф. Асмус» - М.: Российская политическая энциклопедия, 2010 г.] с упоением рассказывают, как философы под видом изучения логики вели пропаганду антимарксизма и буржуазной философии, а под видом учителей логики в школах готовили антисоветские философские кадры. Многие «советские философы» были замаскированными идеалистами, саботажниками. Тот же Асмус в 1919 году писал:

«Под тусклым стеклом теории экономического материализма живая, трепетная плоть культурного процесса стала обращаться в мертвенный, скованный железными цепями механистического предопределения феномен. Метафизическая по существу и догматическая по методу, теория экономического материализма, завладев умами главным образом социал-демократической интеллигенции и полуинтеллигенции приняла вскоре все черты своеобразной религиозной догмы или секты».

Далее молодой философ с сожалением отмечает, что когда «великое философское движение, складывающееся на Западе», докатилось до русской культуры и вступило в «живое взаимодействие с глубоко родственными по существу течениями, вышедшими из глубины самобытных традиций русской религиозной философской мысли», преградой на их пути стали «коммунистические комиссары с их установкой на пролетарские науку и искусство… После павшего советского режима… первая, неотложная задача - раскрепощение всей духовной жизни из губительного, смертельного пленения, в которое ее ввергло безумие современного коммунистического рационализма и механического марксистского идеолослужения».

А менее чем через пять лет, прикидываясь марксистом, он издаёт на деньги советского государства свою первую книгу «Диалектический материализм и логика. Очерк развития диалектического метода в новейшей философии от Канта до Ленина».

Примерно о том же про «советских философов» можно почитать и в статьях Корсакова и Бажанова [«Из истории возрождения логики в СССР», «Партия и логика»].

Левые легко купились на легенду о том, что преподавание формальной логики в школах было введено с подачи и по требованию Сталина. Единственным источником этой информации является некая «запись беседы» Сталина с Юдиным, якобы имевшая место в 1941 г. Особенно такая версия реабилитации формализма нравится всяким «патриотам», которые утверждают, что Сталин требовал введения «логики, как он её помнил по семинарии», отбросив, таким образом, марксизм и диалектику. Дескать, предлагал переписать учебник махрового идеалиста Челпанова. Думается, что эта смехотворная концепция не имеет никакого отношения к реальности.

К слову о доверчивости левых марксистского толка. Они не понимают, что крайне опасно признавать высокий авторитет советской теоретической продукции просто за то, что она была выпущена в годы сталинского руководства. Внимательная экспертиза многочисленных теоретических произведений данного периода, в том числе, например, статей БСЭ, позволяет сделать вывод, что антимарксизма под видом марксизма печаталось не меньше, чем после разгула хрущёвины.

В-третьих, и как следствие всего предыдущего, огромное социально-психологическое влияние на «советских философов» оказывала философия буржуазных стран, блеск её элитарности опьянял советских интеллигентов - хлюпиков и карьеристов, озабоченных не объективными истинами, прогрессом и нуждами народа, а оригинальничаньем и литературным самолюбованием. Это влияние проявлялось как низкопоклонство перед Западом и особенно перед модой.

Буржуазная философия, не способная на поприще научной полемики оправиться от диаматической критики марксизма, с одной стороны, ударилась в иррационализм и мистику, с другой стороны, бросилась облачать старый философский хлам в новую яркую обёртку. Прозвучали громкие призывы: назад к онтологии Гегеля! назад к Канту! назад к Спинозе! назад к Беркли! назад к Аристотелю! назад к Платону! - но под новыми вывесками и терминологическими одеяниями. Махизм, позитивизм, феноменология, аналитическая философия, десятки школ и школок, каждая со своими спекулятивными «системами», есть порождение реакционного гниения философской мысли и нравственного соплежуйства. Под видом, разумеется, «интеллектуальной элитарности и новаторства».

Открыто проповедовать в СССР иррационализм, агностицизм и мистику было банально опасно, могли выпнуть подметать дворы. Было также опасно прямым текстом противоречить известным цитатам классиков марксизма. Поэтому «советские философы» всячески скрещивали марксизм с антимарксизмом под видом философского творчества. Вот одним из подобных направлений и была реабилитация формальной логики. А по сути это была теоретическая диверсия, ниспровержение марксистской диалектики под видом её пропаганды и развития. Как только Советская власть пала, 99% клявшихся в верности марксизму-ленинизму «советских философов» открыто признались, что никогда марксистами не были, двурушничали, ненавидя Советскую власть, и умело подрывали идейно-теоретические основы коммунизма изнутри. Поэтому грош цена этой «советской философии» по названию и антисоветской по сути. Не сорвав «советскую маску» с этой философии, нельзя продуктивно двигаться в теории вперёд.

Следовательно, нужно разобраться в том, как «советские философы», ссылаясь на классиков, обосновывали необходимость полной реабилитации формальной логики в СССР. Тем более их основные аргументы уже внедрены в левую среду, считаются общепризнанными.

Так, в книге Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС «История марксизма-ленинизма» 1986 г. издания, над которой работали аж 109 советских философов, сказано:

«Формальная логика в века безраздельного господства метафизического метода подпала под его сильнейшее влияние и во многом превратилась в проводника метафизики в области мышления. Теоретики в области формальной логики истолковывали ее метафизически: то в смысле абсолютной онтологизации ее форм (X. Вольф), то в смысле отрыва ее форм от вкладываемого в них содержания (И. Кант). Энгельс, работая над „Анти-Дюрингом“ и „Диалектикой природы“, исходил из необходимости конкретной оценки уровня развития формальной логики того времени. Во-первых, он критиковал ее довольно низкий в то время методологический уровень, вызванный исторически сложившимся ее подчинением метафизическому методу мышления и как бы растворением ее в последнем. Во-вторых, он считал необходимым сохранить и развивать дальше на методологической основе диалектики формально-логический аппарат, который должен использоваться в виде метода „для отыскания новых результатов“ и в полную меру своих возможностей должен применяться при решении как научных, так и практических вопросов.

Известное высказывание Энгельса о прорыве „узкого горизонта формальной логики“ диалектикой относится, как это видно из контекста, прежде всего к метафизическим трактовкам формальной логики. Эти формально-логические системы без особенно больших издержек применяют только в условиях „домашнего обихода“, ибо лишь в очень простых ситуациях можно без значительного ущерба пренебречь тем вредом, который наносится ее метафизической трактовкой. Приведенные слова Энгельса относятся также и к формальной логике, освобожденной от метафизики, однако уже в ином смысле: гносеологически узкие горизонты задач, свойственные формальной логике, не позволяют ей выступать в функции всеобщей методологии, эта функция присуща только материалистической диалектике».

Иными словами, Энгельс критиковал как бы только ту, старую формальную логику XIX в. со слабой методологией, не чета нынешней формальной логике XX в. Старая формальная логика, дескать, попала под влияние «плохих людей», метафизиков. Такая позиция в «советской философии» считается вполне официальной примерно с середины 1950-х гг., но встречается часто и в 1940-е.

Конечно, сотня советских философов в 1986 г. прямо побоялась написать, что необходимо отбросить диаматику как методологию, поэтому они со скрипом вынужденно оговаривались, что, дескать, функция всеобщей методологии «присуща только материалистической диалектике». А через пять лет все они как один запоют, что никакой всеобщей методологии не существует в принципе, её придумали злые коммунисты, а Энгельс в философии вообще слабачок.

Но самое интересное - это углубиться в «Антидюринг» для выяснения тезиса авторов о том, что Энгельс якобы считал необходимым «сохранить и развивать дальше на методологической основе диалектики формально-логический аппарат, который должен использоваться в виде метода „для отыскания новых результатов“».

В глаза сразу бросается последняя фраза. Что вообще может означать «развитие формально-логического аппарата на основе диалектики»? Такой тезис мог написать либо непонимающий диалектику, либо тот, кто намеревается под видом философии скрещивать ужа с ежом. Энгельс такого написать не мог никак. Однако разберёмся по-порядку.

Как видно, авторы фрагмента этой нетленки утверждают две вещи: первое, что Энгельс признавал за формальной логикой важный элемент научного мышления в виде метода познания («отыскания новых результатов»); второе, что он считал необходимым развивать формальную логику с помощью диалектики.

Так что же писал о формальной логике Энгельс на самом деле? Ничего похожего, конечно:

«О полном непонимании природы диалектики свидетельствует уже тот факт, что г-н Дюринг считает её каким-то инструментом простого доказывания, подобно тому, как при ограниченном понимании дела можно было бы считать таким инструментом формальную логику или элементарную математику. Даже формальная логика представляет собой, прежде всего, метод для отыскания новых результатов, для перехода от известного к неизвестному; и то же самое, только в гораздо более высоком смысле, представляет собой диалектика, которая к тому же, прорывая узкий горизонт формальной логики, содержит в себе зародыш более широкого мировоззрения».

То есть Энгельс говорит, что Дюринг считал диалектику лишь способом доказывания. На это он и парирует, что для адекватных людей не то что диалектика, а даже формальная логика является способом не доказывания, а постижения объективного мира. Здесь вместо формальной логики можно вставить, например, здравый смысл, и суждение по своему значению не поменяется. В таком случае советские философы, наверное, написали бы, что Энгельс считал необходимым сохранить и развивать дальше на методологической основе диалектики логический аппарат здравомыслия, который должен использоваться в виде метода «для отыскания новых результатов» и в полную меру своих возможностей должен применяться при решении как научных, так и практических вопросов.

Более того, из слов Энгельса прямо следует противопоставление формальной логики и диаматики. Он же пишет: «и то же самое, только в гораздо более высоком смысле, представляет собой диалектика» («то же самое» в смысле, что и формальная логика и диаматика выступают в качестве инструмента познания).

О каком развитии формальной логики на основе диалектики можно говорить, если Энгельс прямо заменяет первую второй?

Однако главная цитата Энгельса, за которую цепляются абсолютно все реабилитаторы формальной логики, звучит следующим образом:

«Из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет еще учение о мышлении и его законах - формальная логика и диалектика. Все остальное входит в положительную науку о природе и истории».

Приводя её в подобном урезанном виде, различные оппортунисты не только доказывают, что «диалектика - это наука об объективном мире, а формальная логика - о правильном мышлении», но и что марксизм якобы вообще отрицает философию, лишь методологически обобщая выводы частных наук.

Короче говоря, такое цитирование ведёт не только к ренессансу аристотелевского органона, но и прямо к позитивизму. Кстати, подобным же похабным образом слова Энгельса использовал, громя деборинцев, весьма уважаемый марксист Степанов. Громил-то правильно, но с неправильных отчасти позиций. Такое тоже бывает.

В реальности данная цитата - фрагмент из последовательного краткого изложения Энгельсом истории развития философской мысли. Так, он пишет:

«Уразумение того, что существующий немецкий идеализм совершенно ложен, неизбежно привело к материализму, но, следует заметить, не просто к метафизическому, исключительно механическому материализму XVIII века. В противоположность наивно революционному, простому отбрасыванию всей прежней истории, современный материализм видит в истории процесс развития человечества и ставит своей задачей открытие законов движения этого процесса. Как у французов XVIII века, так и у Гегеля господствовало представление о природе, как о всегда равном себе целом, движущемся в одних и тех же ограниченных кругах, с вечными небесными телами, как учил Ньютон, и с неизменными видами органических существ, как учил Линней; в противоположность этому представлению о природе современный материализм обобщает новейшие успехи естествознания, согласно которым природа тоже имеет свою историю во времени, небесные тела возникают и исчезают, как и все те виды организмов, которые при благоприятных условиях населяют эти тела, а круговороты, поскольку они вообще могут иметь место, приобретают бесконечно более грандиозные размеры. В обоих случаях современный материализм является по существу диалектическим и не нуждается больше ни в какой философии, стоящей над прочими науками. Как только перед каждой отдельной наукой ставится требование выяснить своё место во всеобщей связи вещей и знаний о вещах, какая-либо особая наука об этой всеобщей связи становится излишней. И тогда из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет ещё учение о мышлении и его законах - формальная логика и диалектика. Всё остальное входит в положительную науку о природе и истории.

Но в то время как указанный переворот в воззрениях на природу мог совершаться лишь по мере того, как исследования доставляли соответствующий положительный материал для познания, - уже значительно раньше совершились исторические события, вызвавшие решительный поворот в понимании истории. В 1831 г. в Лионе произошло первое рабочее восстание; в период с 1838 по 1842 г. первое национальное рабочее движение, движение английских чартистов, достигло своей высшей точки. Классовая борьба между пролетариатом и буржуазией выступала на первый план в истории наиболее развитых стран Европы, по мере того, как там развивались, с одной стороны, крупная промышленность, а с другой - недавно завоёванное политическое господство буржуазии. Факты всё с большей и большей наглядностью показывали всю лживость учения буржуазной политической экономии о тождестве интересов капитала и труда, о всеобщей гармонии и о всеобщем благоденствии народа как следствии свободной конкуренции. Невозможно уже было не считаться со всеми этими фактами, равно как и с французским и английским социализмом, который являлся их теоретическим, хотя и крайне несовершенным, выражением. Но старое, ещё не вытесненное, идеалистическое понимание истории не знало никакой классовой борьбы, основанной на материальных интересах, и вообще никаких материальных интересов; производство и все экономические отношения упоминались лишь между прочим, как второстепенные элементы „истории культуры“. Новые факты заставили подвергнуть всю прежнюю историю новому исследованию, и тогда выяснилось, что вся прежняя история была историей борьбы классов, что эти борющиеся друг с другом общественные классы являются в каждый данный момент продуктом отношений производства и обмена, словом - экономических отношений своей эпохи; следовательно, выяснилось, что экономическая структура общества каждой данной эпохи образует ту реальную основу, которой и объясняется в конечном счёте вся надстройка, состоящая из правовых и политических учреждений, равно как и из религиозных, философских и иных воззрений каждого данного исторического периода. Тем самым идеализм был изгнан из своего последнего убежища, из понимания истории, было дано материалистическое понимание истории и был найден путь для объяснения сознания людей из их бытия вместо прежнего объяснения их бытия из их сознания.

Но прежний социализм был так же несовместим с этим материалистическим пониманием истории, как несовместимо было с диалектикой и с новейшим естествознанием понимание природы французскими материалистами. Прежний социализм, хотя и критиковал существующий капиталистический способ производства и его последствия, но он не мог объяснить его, а следовательно, и справиться с ним, - он мог лишь просто объявить его никуда не годным. Но задача заключалась в том, чтобы, с одной стороны, объяснить неизбежность возникновения капиталистического способа производства в его исторической связи и необходимость его для определённого исторического периода, а поэтому и неизбежность его гибели, а с другой - в том, чтобы обнажить также внутренний, до сих пор ещё не раскрытый характер этого способа производства, так как прежняя критика направлялась больше на вредные последствия, чем на само капиталистическое производство. Это было сделано благодаря открытию прибавочной стоимости. Было доказано, что присвоение неоплаченного труда есть основная форма капиталистического способа производства и осуществляемой им эксплуатации рабочих; что даже в том случае, когда капиталист покупает рабочую силу по полной стоимости, какую она в качестве товара имеет на товарном рынке, он всё же выколачивает из неё стоимость больше той, которую он заплатил за неё, и что эта прибавочная стоимость в конечном счёте и образует ту сумму стоимости, из которой накапливается в руках имущих классов постоянно возрастающая масса капитала. Таким образом, было объяснено, как совершается капиталистическое производство и как производится капитал.

Этими двумя великими открытиями - материалистическим пониманием истории и разоблачением тайны капиталистического производства посредством прибавочной стоимости - мы обязаны Марксу. Благодаря этим открытиям социализм стал наукой, и теперь дело прежде всего в том, чтобы разработать её дальше во всех её частностях и взаимосвязях.

Приблизительно так обстояли дела в области теоретического социализма и ныне покойной философии, когда г-н Евгений Дюринг с изрядным шумом выскочил на сцену и возвестил о произведённом им полном перевороте в философии, политической экономии и социализме».

Таким образом, Энгельс предлагает читателю не свои с Марксом воззрения на методологию и познание, а факты из теоретического развития науки. Он пишет, что материализм естествоиспытателей, современником которого он являлся, несмотря на то, что исходил из критики Гегеля, был «по существу диалектическим». Т. е. материализм XIX в. не был диалектическим в полной мере, а лишь диалектическим в главном и основном. Самостоятельное же существование ещё сохраняла не только диалектика, очевидно, как учение о развитии, но и формальная логика, как учение о законах мышления.

Если же читать цитату вульгарно и в усечённом виде, как советские философы, то окажется, что Энгельс не считает материалистическую диалектику наукой о мышлении, но только о природе и обществе.

Ниже Энгельс подтверждает сказанное:

«Мы могли бы упомянуть выше еще о науках, исследующих законы человеческого мышления, т. е. о логике и диалектике. Но и здесь с вечными истинами дело обстоит не лучше. Диалектику в собственном смысле слова г-н Дюринг объявляет чистой бессмыслицей, а множество книг, которые были написаны и теперь еще пишутся по логике, служит достаточным доказательством того, что и здесь окончательные истины в последней инстанции рассыпаны гораздо более редко, чем думают иные».

Значит, те, кто отрицает, что диалектика есть, в том числе, учение о мышлении, находят кое-какое отражение законов мышления лишь в формальной логике.

Энгельс продолжает:

«Однако нам отнюдь нет надобности приходить в ужас по поводу того, что ступень познания, на которой мы находимся теперь, столь же мало окончательна, как и все предшествующие. Она охватывает уже огромный познавательный материал и требует очень значительной специализации от каждого, кто хочет по-настоящему освоиться с какой-либо областью знаний. Но прилагать мерку подлинной, неизменной, окончательной истины в последней инстанции к таким знаниям, которые по самой природе вещей либо должны оставаться относительными для длинного ряда поколений и могут лишь постепенно достигать частичного завершения, либо даже (как это имеет место в космогонии, геологии и истории человечества) навсегда останутся неполными и незавершенными уже вследствие недостаточности исторического материала, - прилагать подобную мерку к таким знаниям значит доказывать лишь свое собственное невежество и непонимание, даже если истинной подоплекой всего этого не служит, как в данном случае, претензия на личную непогрешимость. Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области; мы это уже видели, и г-н Дюринг знал бы это, если бы был сколько-нибудь знаком с начатками диалектики, с первыми посылками ее, трактующими как раз о недостаточности всех полярных противоположностей. Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ вышеуказанной узкой области, так эта противоположность сделается относительной и, следовательно, негодной для точного научного способа выражения. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области как абсолютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность, т. е. истина станет заблуждением, заблуждение - истиной. <…> Формальная логика не есть какая-то раз навсегда установленная „вечная истина“, как это связывает со словом „логика“ филистерская мысль. Сама формальная логика остается, начиная с Аристотеля и до наших дней, ареной ожесточенных споров. Что же касается диалектики, то до сих пор она была исследована более или менее точным образом лишь двумя мыслителями: Аристотелем и Гегелем. Но именно диалектика является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой».

Значит, необходимо не останавливаться на достигнутой ступени познания, в частности мышления формальной логикой, и не выдумывать «вечные истины» из той же формальной логики, в которой действительные знания «рассыпаны гораздо реже, чем это полагают иные». Необходимо взойти на диалектическую ступень познания мышления, чтобы выяснить и установить в этой чрезвычайно ограниченной области истины в их абсолютном значении. Такой вывод из прочитанного сделает диаматик.

А, кстати говоря, релятивист, наоборот, воскликнет, что Энгельс отрицает абсолютные истины и утверждает, что всё абсолютно относительно, и будет дальше верить на слово Эйнштейну, Бору, Гейзенбергу, Шрёдингеру и другим философским и физическим шарлатанам.

Но вернёмся к «советским философам» и их произведению. Так они описывают соотношение формальной логики и диалектики:

«Соотношение диалектики и логики в познающем мышлении Энгельс рассматривал в „Анти-Дюринге“ в первую очередь в ходе анализа закона диалектического противоречия. Именно здесь наиболее глубоко раскрыл он сложную взаимосвязь субъективной диалектики и формальной логики, поскольку „представителем“ последней в этом взаимодействии выступает закон исключенного противоречия, а первой - закон единства и борьбы противоположностей в его приложении к сфере познания, где действуют и особые гносеологические противоречия, как, например, между теорией и практикой, относительной и абсолютной истиной, чувственным и рациональным и т.д. Соотношение этих двух законов само выступает в мышлении как своеобразное противоречие, требующее разрешения в теории отражения. И это разрешение в своей практической части состоит в том, что только при подчинении действия закона исключенного противоречия всеобщему закону единства и борьбы противоположностей гарантируются логические условия достижения истины теоретическим мышлением. А идя по пути овладения истиной, нельзя путать диалектические противоречия, в том числе противоречия процесса познания, которые, „заостряясь“, бывают иногда внешне похожими на противоречия формально-логические, с противоречиями логически неправильного рассуждения. Их надо различать, не упуская из виду и их взаимодействие. Как отмечал Энгельс, внутри формальной логики и элементарной математики сами диалектические противоречия выступают в виде противоречий формально-логических. Антиномически „заостренные“ противоречия разрешаются через новый этап исследования познаваемых объектов по существу, а из формально-логических ошибок нет выхода на пути „вперед“, для их преодоления надо, как писал Энгельс, возвращаться „назад“, то есть решительно устраняя допущенные ошибки, и честно начинать исследование заново. Только единство и взаимодействие диалектической логики и подчиненной ей логики формальной на общей диалектико-материалистической основе обеспечивают теоретическому мышлению действительную научную точность и строгость».

Такой философской тарабарщиной можно накормить только людей, впечатляющихся от всякого рода пустых спекулятивных схем. Дескать, противоположности в диалектике - это исключающие друг друга формально-логические «термины» (словами Аристотеля), но нельзя исходить из простого их формально-логического противоречия, необходимо исследовать предмет по существу. Очень мудро! Но при чём здесь формальная логика? Тем более Энгельс вообще-то говорил о математике, а не о познании вообще. Не проще ли просто сказать - забудьте математическую логику (как частный случай формальной логики) и руководствуйтесь диалектикой? Которая, между прочим, требует рассматривать не только количественную определённость (к тому же оторванную от всего), но и качественную, во всех взаимных связях предмета со всем мирозданием. Нет, они противоестественным способом протаскивают формальную логику в марксизм, прикрываясь ссылками на классика. Философские контрабандисты.

Также они прикрывались цитатой Ленина из гениальнейшей статьи против Троцкого и Бухарина «Ещё раз о профсоюзах»:

«Логика формальная, которой ограничиваются в школах (и должны ограничиваться - с поправками - для низших классов школы), берет формальные определения, руководясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза, и ограничивается этим. Если при этом берутся два или более различных определения и соединяются вместе совершенно случайно (и стеклянный цилиндр и инструмент для питья), то мы получаем эклектическое определение, указывающее на разные стороны предмета и только.

Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше. Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и „опосредствования“. Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и от омертвения. Это во-1-х. Во-2-х, диалектическая логика требует, чтобы брать предмет в его развитии, „самодвижении“ (как говорит иногда Гегель), изменении. По отношению к стакану это не сразу ясно, но и стакан не остается неизменным, а в особенности меняется назначение стакана, употребление его, связь его с окружающим миром. В-3-х, вся человеческая практика должна войти в полное „определение“ предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку. В-4-х, диалектическая логика учит, что „абстрактной истины нет, истина всегда конкретна“, как любил говорить, вслед за Гегелем, покойный Плеханов. (В скобках уместным, мне кажется, заметить для молодых членов партии, что нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом без того, чтобы изучать - именно изучать - все, написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во всей международной литературе марксизма). Я, разумеется, не исчерпал понятия диалектической логики. Но пока довольно и этого».

Только они, конечно, предусмотрительно обрывают цитату на первом предложении, чтобы казалось, что Ленин отдаёт должное формальной логике и рекомендует её в школах.

Как видно, Ленин призывал молодых партийцев читать по философии Плеханова, но следует обратить внимание прежде всего на причину - ничего лучшего на русском языке тогда не было. Ленин скромно умолчал, что штудировать нужно его собственные теоретические труды, в т.ч. по вопросам философии. Во всём наследии Плеханова нет ничего выше того, что есть в «Материализме и эмпириокритицизме», но притом у Плеханова имеются ошибки и искажения, пусть и казавшиеся в 1921 г. незначительными в сравнении с пользой от философского воспитания молодёжи, но порой толкавшие Плеханова на позиции меньшевиков.

Главная заслуга Плеханова состоит в том, что он принёс в российское революционное движение достаточно объемную информацию о марксизме и утвердил его, внеся свой вклад в идейный разгром народничества. Став первым учителем для плеяды русских марксистов, он сам оказался неспособным учеником классиков, никогда не был последовательным диаматиком в строгом смысле слова.

Итак, на основе предпринятой корпорацией «советских философов» реабилитации формальной логики и её включения в официальную трактовку марксизма сложилось расхожее и в наше время положение о том, что, во-первых, формальная логика есть «наука о правильном мышлении», во-вторых, что формальная логика является как бы частным случаем применения диалектики на более низком уровне и к статичным явлениям. Автором этого заблуждения стал как раз Плеханов, который, например, в предисловии к брошюре Энгельса «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии» писал:

«Как покой есть частный случай движения, так и мышление по правилам формальной логики есть частный случай диалектического мышления <…> диалектика не отменяет формальной логики, а только лишает ее законы приписываемого им метафизиками абсолютного значения».

Это на самом деле своеобразное повторение позиции Канта из его трактата «Логика». Правда, есть основания полагать, что Кант, как философский дипломат и правоверный пруссак, скрестил формальную логику с диалектикой искусственно. В его трактате, если его читать не буквально, формальной логике отводится скорее роль школярской дисциплины, не имеющей никакого значения в реальном познании.

Авторитет подобных высказываний Плеханова был чрезвычайно высок. Исторически так сложилось, что не только меньшевики, но и многие большевики изучали марксизм не по Марксу и Энгельсу, а по Плеханову и Каутскому. Последние не только значительно его извращали, но и прямо искажали тексты классиков. Плеханов до 1930-х в философии считался вообще архиавторитетом на уровне Энгельса, в том числе из-за того самого примечания Ленина. Гегеля изучали по Плеханову. Следовательно, те, кто плохо штудировали Ленина и Сталина с точки зрения философии, часто попадали в плен плехановского меньшевизма. В том числе и в вопросе отношения к формальной логике.

В защиту советской философии следует сказать, что те учёные, которые держались в теории ленинско-сталинской линии, например Митин, давали в своих работах вменяемую критику формальной логики. Митин верно отмечал «враждебность и непримиримость диалектики и формальной логики». Но после смерти Сталина все их писания были преданы забвению, а сами авторы либо переметнулись в стан врага, либо помалкивали.

Скажем, в книжке 1986 г. «Диалектическая логика» (книга вторая) под редакцией серии, между прочим, того же Митина уже сказано:

«В результате развития познания значительно расширилась сфера логического анализа. Сейчас можно говорить о двух общих способах исследования мышления и его форм: средствами современной формальной логики и диалектической логики. Отношения между этими науками о мышлении на сегодняшний день уже окончательно установлены. Теперь не имеют смысла споры, в которых авторы пытались их противопоставить или установить между ними взаимоисключающее отношение. Одинаково ложным является и положение о том, что формальная логика - это единственная наука о формах мышления, и утверждение, что диалектическая логика исключает формальную логику. Даже тезис, противопоставляющий диалектическую логику формальной, как логику содержания логике чисто формального характера, потерял свой смысл».

В этом смысле читать, например, Варьяша как критика формализма куда приятнее, да и прожил жизнь человек ярко, не пылился в кабинетах.

В 1930-х, 1940-х и 1950-х полыхала дискуссия об отношении к формальной логике, и критики формализма в ней в целом были правы. После гибели Сталина и оппортунистического переворота в руководстве КПСС, в философии, как и в других областях, была инициирована «десталинизация», т. е. насаждение антимарксизма. Это выразилось, в том числе, в «реабилитации Плеханова», окончательной институциональной победе формальных логиков и расцвете антимарксизма под видом кибернетики и исследования «научно-технического прогресса». Хотя во второй половине 1950-х сторонников формальной логики вяло атаковали «диалектики», которые выдумали странный философский конструкт под названием «диалектическая логика», но это была очередная спекулятивная возня вокруг терминов и элементарных вопросов теории познания. В последующие годы расцвет формальной логики был прямо связан тезисом КПСС об отказе от классовой борьбы внутри страны, что окончательно развязало руки ревизионистам советской науки.

Современные буржуазные философы искусственно вводят в полемику о формальной логике самого Сталина, в частности мусолят аргумент советских философов образца начала 1950-х о том, что раз язык в соответствии с положением Сталина в работе «Марксизм и вопросы языкознания» не является порождением борьбы классов, но при этом неразрывно связан с мышлением, значит, и формальная логика, являясь наукой о мышлении, не может носить классового характера. Выходит так, будто Сталин отрицал классовость наук. Это абсолютно фокуснический аргумент, который строится на ошибочном допущении, что формальная логика является наукой о мышлении не по самоназванию, а по существу. Сталин такого допущения не делал и делать, конечно, не мог.

Что же касается современных левых, то они, как правило, придерживаются данной выше плехановской цитаты. Они штудируют учебник Виноградова и активно рекомендуют его читать в качестве подготовки к изучению классиков. Левые, вооружаясь формальной логикой, совершают ряд грубых ошибок в понимании диаматических категорий. Неверно, формально-логически трактуют понятие научной абстракции; отношение всеобщего, особенного, единичного; понятия конкретного, формы, содержания, сущности. Считают, что научный метод состоит в «движении от абстрактного к конкретному» (Маркс от подобной формулировки отказался). Поэтому повсюду в теории впадают в вульгарный схематизм. Не понимают, например, что стоимость, товар, деньги, капитал, зарплата, прибыль есть формы производственных отношений между людьми, а не меры, вещи и символы. Валят в одну кучу общественное бытие и базис, в другую - надстройку и общественное сознание. Не понимают отношение объективного и субъективного в обществе и того, что ведущим элементом производительных сил являются сами люди. Более того, некоторые левые считают, что диалектика исчерпывается тремя известными законами, которыми нужно лишь научиться жонглировать как следует. Все эти огрехи, заблуждения и ошибочные схемы так или иначе связаны с невладением диалектикой, а значит, базируются на формально-логической метафизике. Разумеется, изучение формальной логики только отдаляет большинство от овладения марксизмом.

Термин «метафизика» переводится как «после физики» и согласно приданию появился в результате классификации работ Аристотеля при их издании в Александрии. Означает он, таким образом, внеприродную, т. е. философскую, сферу познания или науку о ней. Такое значение этого слова можно считать устаревшим, вытесненным термином «философия» или «гуманитарные науки».

В устоявшемся значении слово «метафизический» относится к такому способу мышления, который рассматривает вещи изолированно, сами по себе. Впустую жонглировать словом «метафизика» не стоит. Необходимо понять суть метафизического способа мышления, рассматривать метафизику в историческом и в содержательном плане как недоразвитый вид философии с мистически-спекулятивными исходными постулатами при бессистемном, т.е. эклектическом изложении.

В основе метафизического способа мышления лежит искусственный разрыв теории и практики.

Самой радикальной и наиболее кондовой формой метафизики является религия. Всемогущий бог создал мироздание, спустил нам книжку, в которой изложены все доступные нашему познанию «откровения» - вот и вся сфера духовной жизни. Полный отрыв «теории» от практики. «Теория» - целиком и сплошь вредная фантазия, сочинённая заинтересованными лицами и держащаяся на невежестве, т. е. вере.

Ясно, что подобная теоретическая концепция очень слаба в глазах более-менее образованных людей и совершенно непригодна ни для объяснения, ни для обслуживания собственно научного познания, которое, между прочим, сопровождало производственную практику человека с самого её зарождения. Поэтому жрицы и пророки уступили место философам и мыслителям, которые уже на основе разума разрабатывали менее кондовые формы метафизики. Условно говоря, античная философия была второй исторической формой метафизики.

Метафизика в философии была таким образом вполне естественным способом теоретизирования, учитывая характер разделения труда и уровень развития прикладных наук и знаний. В вопросах обществоведения античная философия, разумеется, прямо служила эксплуататорским классам, так же как и религия.

Однако в недрах метафизических философских систем наиболее последовательные и умные философы вынужденно наталкивались на диалектику реальных процессов бытия, поэтому в той или иной степени разрабатывали и действительно ценное учение о развитии.

Собственно метафизический способ мышления окончательно утвердился в теоретической мысли в так называемое Новое время, прежде всего, благодаря перенесению в философию Бэконом и Локком из физики и биологии аналитических принципов описания и изучения предметов. Так, как они их понимали. А поняли они их плохо, как говорил Энгельс:

«Для метафизика вещи и их мысленные отображения, т. е. понятия, суть отдельные, неизменные, застывшие, раз навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от другого».

Разумеется, настоящие физики, биологи, химики, даже когда исследуют явления изолированно, «один после другого», делают это, во-первых, на некоторой общей методологической базе, в известном контексте целого, во-вторых, ещё перед началом рассмотрения «частей» и «единиц» чего-либо имеют на основе знаний целого предположение о их сущности и функциях, т. е. исследуют в аспекте увязки частностей с общим. Если же физик, биолог, химик строго держатся метафизики, он оказывается способен в лучшем случае на описание явления.

Бэкон и Локк, будучи бесконечно далёкими от диалектики английскими лордами, породили на основе своего понимания «естественных наук» вульгарную методологию индукции, которую потом тиражировали многие философы и практически все великие и не очень учёные от Ньютона до Маха. Бэкон и Локк, с одной стороны, сделали полезное дело в смысле пропаганды и утверждения материалистических посылок в философии, которые в XVII в. не казались опасными, с другой стороны, были родоначальниками целого ряда тяжёлых теоретических заблуждений, таких как вышеуказанный эмпиризм и, например, либерализм.

Таким образом, третья историческая форма метафизики проявляла себя как индукционизм, эмпиризм, а впоследствии как позитивизм и прагматизм (Бэкон, Локк, Беркли, Юм, Конт, Спенсер, Мах, Эйнштейн, Поппер). Это по сей день один из самых популярных способов смотреть на вещи как на «неизменные, застывшие, раз навсегда данные».

Недостатки эмпиризма были вполне очевидны, так как он сулил чрезвычайную узость мировоззрения, вплоть до впадения в агностику и солипсизм. На почве критики эмпиризма возникла следующая разновидность метафизики - механистический «материализм» (Гоббс, Гельвеций, Гольбах, Дидро). Здесь «материалисты» искусственно отрывали уже практику научных достижений, в основном механики, от непризнаваемой и непонимаемой ими диалектики. Поэтому в сфере познания общества оказывались идеалистами, а в сфере познания природы не шли дальше механики.

Оригинальные способы преодоления узости метафизики предлагали Декарт, Спиноза и Кант, но понимание ими диалектики, особенно диалектики реальных процессов бытия, оказалось недостаточным, поэтому они остались своеобразными, но метафизиками.

Самой последней и высшей формой метафизики была созданная Гегелем «антиметафизическая» философская система. Он, с одной стороны, поднял диалектику на научный уровень, пронизав ей практически все категории, с другой стороны, соорудил грандиозную метафизическую онтологию своей знаменитой абсолютной идеи.

На философской обочине, особняком в борьбе теоретической мысли, стоит собственно формальная логика как разновидность одного из самых «плоских» проявлений метафизики. Прежде всего, необходимо уяснить, что такое формальная логика с точки зрения философского знания и в каком отношении она находится к марксизму.

«Марксизм есть единственное и единое, открытое для развития научное мировоззрение, синтез истин о наиболее общих объективных законах развития, прежде всего общества как материи особого рода, и именно этому подчинено знание всеобщих абсолютных объективных законов развития мироздания.

Если же сформулировать обозначение марксизма, не используя имя автора этого учения, то, коротко, марксизм есть наиболее полное, т.е. всестороннее, учение об объективной истине» («Как сторонники, на словах, научного коммунизма воюют против научного централизма?»).

Марксизм возник как переработка всего научно ценного в мировой теоретической мысли, как диаматическая критика так называемых: немецкой философии, английской политической экономии и французского социализма. Таким образом, человечество к XIX в., усилиями этих трёх «национальных школ» в философии, экономике и обществоведении, имело в своём арсенале некоторое обобщение всех своих теоретических достижений познания мироздания.

У некоторых может возникнуть вопрос: почему вершина человеческой мысли - марксизм - не имеет в качестве «источников» физику, химию, биологию и математику - наук, значение и истинность которых были и в XIX в. бесспорны? Разве эти, именуемые естественными, науки не входят в выработанные человечеством богатства? Входят. И процесс формирования марксизма безусловно базировался на достижениях данных наук, которые в обобщённом и теоретическом виде входили в так называемую немецкую классическую философию. И Гегель, и Фейербах основывали свои философские системы на осмыслении достижений физики, химии, биологии, математики и других прикладных наук. Но поскольку марксизм возник именно как критика теоретической мысли, а критиковать в физике, химии, биологии, математике с методологической точки зрения можно лишь философию и философские выводы, постольку и «источником» он имеет критику, прежде всего, философии Гегеля и Фейербаха.

Все три данные «источника» марксизма, как это ясно из контекста, сами являлись в середине XIX в. вершинами теоретической мысли в обозначенных сферах. Они были порождены бурным развитием науки и мысли, свойственным расцвету капитализма. В известных пределах немецкая философия, английская политическая экономия и французский социализм имели научное значение, выражали те или иные объективные истины. Однако они так и не стали науками в рамках используемой ими методологии и в связи с тем, что дальнейшее, т. е. уже научное, развитие философии, экономики и обществоведения приводило к неутешительным для господствующего класса выводам.

Для перевода теории на научный уровень были необходимы две вещи. Во-первых, безупречная добросовестность - полная осознанная независимость субъекта от личных интересов, страхов, страстей, глубокая сознательная приверженность к революционному классу. Во-вторых, соответствующая методология, с позиции которой было необходимо критически переработать достигнутые человечеством теоретические богатства.

Люди высокой морали и совести, в том числе в сфере науки, имелись всегда. Например, русский мыслитель и революционер Чернышевский по уровню совести не уступал классикам марксизма, но значительно уступил им в методологии. Таким образом, с первой составляющей дело обстояло куда лучше, чем со второй.

Получилось вполне логично, что именно немецкая земля, земля наиболее культурно развитого народа, дала нам Маркса и Энгельса, которые обладали необходимым научным гением, проницательным глазом, широким кругозором и воспитали в себе безупречную революционную совесть. Они смогли пробраться через ухабы гегелевской системы, чтобы найти сокровище диалектики, материалистическое понимание которой и дало искомую методологию. А дальше дело было лишь в применении диаматики к различным сферам общественного бытия.

Видно, что формальная логика не является «источником» марксизма. Более того, известно, что Маркс своим учителем называл Гегеля, а Гегель в «Науке логики» разгромил формальную логику и едко высмеивал всех, кто, читая великих философов, вынес из их сочинений её «законы». Он уничижительно относил формально-логические формы к рассудочному мышлению, к здравому смыслу, т. е. к примитивному умственному созерцанию на основе обыденного опыта. Однако даже такое отношение делает много чести формализму. Судите сами. «Первый закон мышления» гласит: А=А. Считается, что этот закон тождества положен в основу всяких представлений и уж тем более является руководящим в обыденности. Представим самого среднего гражданина, совершенно незнакомого с философией. Вы его спрашиваете «А» равно «А»? Разумеется, он скажет, что «А» равно «А», потому что они оба «А». Но не стоит на этом прерывать эксперимент. Спросите его теперь, может ли быть «А» не равным другому «А»? Любой подумавший более пяти секунд человек вам ответит, что, конечно, может. Абсолютно все примеры из жизни, весь обыденный опыт об этом кричит. Одно яблоко тождественно с другим яблоком как яблоко, но они же разные яблоки, как минимум потому, что их два. Это понятно даже идиоту. В выражениях А=А и А?А нет никакой мудрости, это просто тавтология и банальность. А точнее, выражение А=А есть аксиома арифметики. Вообще говоря, формальная логика предполагает элементарную арифметику, т. к. занимается только множествами.

Так к каким логическим фигурам приводила сознание человека миллиарды раз повторяющаяся практическая деятельность? К фигуре, что яблоко равно яблоку, и баста, или к фигуре, что яблоко и равно и не равно яблоку?

Ни один вменяемый человек не понимает фразу «кто не с нами, тот против нас» в значении «кто не против нас, тот с нами».

Нет никаких оснований считать, что реальное мышление человека, даже «рассудочное», происходит по «законам формальной логики». Наоборот, это формальная логика пытается описать внешнюю или количественную, ФОРМАльную сторону умозаключений, причём, как правило, заведомо установленных. Если заставить житейски опытного человека штудировать учебник по формальной логике, чтобы он старался ей руководствоваться в своих умозаключениях, то мы только убьём в нём мыслителя, т.е. диалектика, пусть и стихийного.

Формальная логика проявляет себя методологически только как порок формализма. Например, этим страдает большинство юристов: от прокуроров, следователей и судей до законописцев.

Именно за «красотой» формальной логики скрываются ложь, угнетение, эксплуатация. Когда вам работодатель урезает зарплату, заставляет работать в выходные, относится как к скоту - это реальная диалектика отношений капитала и труда. Когда вечером вы приходите домой и открываете трудовой кодекс и вам приходит мысль: «Ах, как красиво всё написано, какой я оказывается важный и равноправный субъект правоотношений!» - это формальная логика. Формально всё написано правильно, а по существу издевательство.

Нет ни одного великого философа, которого можно было бы назвать формальным логиком. Нет ни одной значительной философской системы, которая бы базировалась на формальной логике. Если почитать крупных философов древности и нового времени, выяснится, что тем рассуждениям, которые теперь принято называть источником формальной логики, они отводили в лучшем случае роль введения в философию.

Аристотель, который из-за «Органона» считается родоначальником логики, сам вовсе не был формалистом. Энгельс называл Аристотеля второй после Гегеля по величине фигурой в диалектике. Сами же сочинения, которые ученики Аристотеля объединили под названием «Органон», начинаются с бесконечно далёкой от формальной логики работы «Категории». Сторонники формальной логики ссылаются на «Аналитики», в которых действительно содержатся рассуждения в духе формальной логики, но все они не более чем спекулятивные тавтологии. Если А принадлежит Б, а Б не принадлежит В, значит, мы не можем сделать выводов о том, принадлежит А к В или нет. Далеко ли можно уйти с этой «мудростью»? Сколько в мире людей, которые скажут: «Нет, я думаю, что А в таком случае точно принадлежит В»? Загадка про А и Б, которые сидели на трубе, больше даст в тренировке мышления, чем «Аналитики» Аристотеля.

В 1952 г. советские философы перевели «Аналитики» с греческого и издали пятидесятитысячным тиражом. В предисловии ничего умного написать не смогли, сказали лишь, что это лучшее произведение Аристотеля по логике. Читайте, мол, дорогие советские граждане, просвещайтесь. Но даже в «Аналитиках» рассуждения в духе формальной логики даны Аристотелем лишь в качестве подступа к исследованию процесса познания.

Замечательная иллюстрация из Аристотеля современной журналистской аналитики в духе ток-шоу:

«Почему мидяне вели войну с афинянами? Что являлось причиной ведения войны против афинян? То, что афиняне вместе с эретрийцами вторглись в Сарды, ибо это первое движущее. Пусть А означает войну, Б - нападать первым, В - афиняне. В таком случае Б, то есть нападать первым, присуще В - афинянам. Однако А присуще Б, ибо идут войной на того, кто первый нанес обиду. Поэтому А присуще Б, то есть идти войной на того, кто первый совершил нападение. А это последнее, то есть Б, присуще В, то есть афинянам, ибо они первые совершили нападение. Средний (термин) и здесь, следовательно, есть причина - первое движущее».

А это иллюстрация к пропаганде здорового образа жизни:

«Пусть В означает прогулку после обеда, Б - правильное пищеварение, А - быть здоровым. Тогда прогулке после обеда должно быть присуще то действие, что пища не поднимается ко входу в желудок, а это и означает быть здоровым. В самом деле, прогулке, то есть - В, присуще, по-видимому, Б, то есть хорошее пищеварение, а А, то есть здоровье, присуще (Б). Что же, однако, является причиной того, что А присуще В, то есть ради чего? Ради Б, то есть ради правильного пищеварения. Но Б есть как бы определение (А), ибо А будет (именно) так объяснено. Почему Б присуще В? Потому что находиться в таком состоянии означает быть здоровым. Стоит только переставить термины, и каждый в отдельности станет понятнее».

Для Аристотеля подобные рассуждения являлись попыткой осмыслить познавательный процесс. Видимость выведения неких всеобщих логических форм движения мысли к реальному мышлению никакого отношения не имеет. Взгляд на работы Аристотеля как на выделение и выведение «техники мышления», «структур умозаключений», «искусства правильных мыслей» свойственен как раз средневековой схоластике, которая выхолостила Аристотеля, чтобы поженить его философию с библейскими сказками.

Кант, будучи аккуратным писателем, эту схоластическую логику и назвал формальной. Довольно удачно, т.к. формально вроде бы логика, а по существу «книга мёртвых». Логика, т. е. наука об объективных законах мышления, способных давать адекватные действительности знания, не может быть формальной, только материальной наукой.

Сегодня в науке всё ещё властвует трепет перед блеском формы. Причём во всём подряд. В мировоззрении практически всех учёных категории формы и содержания независимы или практически независимы друг от друга. Есть форма, т. е. «принципы», «законы», «формулы», а есть материя, дающая в соответствии с ними содержание. Причём это касается и собственно теорий, и научных регалий учёных, и даже внешнего вида статей. Главное - чтобы всё было «по форме». С помощью формализма происходит искажение, затуманивание предмета мышления, будь то исследование, как в случае с научными статьями; общественное отношение, как в случае с нормами права; или научные открытия, как в случае с увешанными наградами и званиями академическими философами, социологами, историками и экономистами.

Отрыв содержания от формы приводит лишь к невинному абсурду. Отрыв формы от содержания приводит в область априорного, внеисторичного, т. е. в область идеализма.

То, что сейчас принято называть формальной или классической логикой, было подступом к изучению познания в виде перенесения прежде всего категорий грамматики в область логики. Поскольку язык есть форма мышления, постольку попытка исследовать познание методом «обратной разработки» языка казалась вполне разумной. Но в действительности сделать это невозможно. Чтобы сформулировать законы мышления, необходимо познать законы бытия, ибо мышление есть предельно развитое свойство бытия материи отражать взаимодействия. Поэтому пока человечество с помощью марксизма не познало, как устроено общество, как устроено мироздание, по каким всеобщим законам развивается материя, формулировка логики с научной точки зрения была невозможна в принципе. Уже это одно должно исключить все попытки скрестить или породнить формальную логику и диаматику.

Причём нельзя сказать, что формальная логика занимается исследованием собственно формы мышления, как, например, геометрия - пространственной формы объектов. Все формально-логические конструкции и то, что выражают формально-логические категории, по своей природе относятся к содержанию мышления, а не к его форме. Формой мышления является как раз язык, его грамматический строй и языковой материал. Едкая и уничтожающая критика формальной логики дана Гегелем в «Науке логики», «Энциклопедии философских наук», даже в «Лекциях по истории философии», и горе тем «марксистам», которые не способны её извлечь.

Формальная логика сформировалась в лоне схоластики в Средневековье как продолжение аристотелевской традиции, хотя собственно к Аристотелю имеет отношение лишь опосредованное. Гегель утверждает, что формальная логика компилировалась скорее не из Аристотеля, а из Порфирия - сирийского античного философа, который написал комментарии к «Органону». Формальная логика - это в лучшем случае учебная дисциплина, построенная на описании процесса мышления с точки зрения грамматического строения языка. Она стала продолжением того схематизма в аристотелевской философии, который был создан, по выражению Гегеля, «для создания ораторов и красноречивых болтунов». Разумеется, формальная логика отражает некоторые закономерности мышления, но все её выводы суть тавтология и банальности. Простейший силлогизм есть выражение всеобщего в единичном и не является «заключением» или «выводом». Формальная логика содержит в себе бессвязную груду различных типов умозаключений, заучивание которых служит в лучшем случае лишь развитию памяти. Изучение формальной логики имеет положительное значение только в смысле первичного знакомства с философской терминологией. В «Рассуждении о методе» Декарт, между прочим, сетовал, что тщательно изучив формальную логику, пришёл к заключению, что «верные и хорошие правила» выделить из неё так же трудно, как «вызвать Диану или Минерву из куска необделанного мрамора».

Другое дело, когда мы говорим о логике в математике, о тех необходимых связях между различными количественными определённостями, которыми оперирует математика. Но там налицо не проявление «законов правильного мышления», не формальная логика, а исследование объективного мира в разрезе выведения соотношений (качества) в сфере количества. Математика - не формальная, как это часто декларируется, а материальная наука. Формальные науки и дисциплины - это библиография, картография, делопроизводство, статистика, программирование.

Из всех многочисленных отраслей знаний именно логика освоена человечеством менее всего, в т.ч. потому что она намеренно заслоняется формализмом.

И «не надо трёх слов», диаматика и есть логика.

Написать
автору письмо

Ещё статьи
этого автора

Ещё статьи
на эту тему

Первая страница
этого выпуска

Поделиться в соцсетях