“Процесс” не по Кафке
Заметки по поводу хорошей книги
В истории последних 10 лет невозможно найти такой судебный процесс над лидером коммунистической партии в бывших соцстранах, который можно назвать “вторым Лейпцигом” - сами процессы можно пересчитать на пальцах. Тот же процесс над КПСС был похож скорее на постановку романа Ф.Кафки “Процесс”, в котором подсудимый показан полностью беспомощным, не понимающим толком за что его судят, чем на знаменитый поединок Димитрова с фашизмом.
Но если этого нет, то это должно было быть - так, по-видимому, посчитал английский писатель Джулиан Барнс в своей книге “Дикобраз”, вышедшей в 1995 году в журнале “Иностранная литература”. “Прогрессивный мир” наплодил огромное количество массового чтива, где коммунисты главным образом изображаются мрачными фанатиками, террористами, убийцами, вечно готовыми развязать войну против “открытого общества” и мечтающими упрятать весь мир в концлагерь, и, разумеется, торговцами наркотиков. Но именно потому, что ничего этого в книге Барнса нет, она является действительно уникальным образцом западной культуры, одним из тех редких честных произведений, которые издаются в условиях рынка... Главный ее персонаж - Стойо Петканов, бывший лидер компартии в одной из балканских республик. Действие происходит в вымышленной стране, являющейся собирательным образом социалистической страны, охваченной “бархатной контрреволюцией”, в которой демократы в упоении от массовой поддержки, однажды в истории им доставшейся, с патетической помпой начинают Уголовное дело №1 - процесс против Стойо Петканова.
Старик стоял у окна настолько близко, насколько это позволяла охрана. Город был удивительно темен; зато здесь, на шестом этаже слабый свет настольной лампы тускло поблескивал на массивной металлической оправе его очков. Он выглядел не так импозантно, как представлял его себе милиционер: пиджак морщился на спине, остатки белых волос хохолками торчали на темени. Но держался уверенно, даже нечто угрожающее было в том, как он поставил ногу на запретительную черту на полу. Вскинув голову, старик прислушивался к негодующим голосам женщин, приближавшихся по узким улочкам центра. Центра столицы, хозяином которой он так долго был. Старик усмехался.
Уже из первого же абзаца книги читатель встречает совершенно непохожий на его ожидания образ. Это не беспомощный старец, которыми всегда представляли коммунистов все демократические СМИ, это не жестокий злодей. Это человек, глубоко убежденный в своей правоте, уверенный в своей победе, образ, который точно передается только одним словом - борец. В самой первой сцене, где он встречается со своим противником, автор показывает, что наивно ожидать от Петканова вялой обороны, самооправдания и попыток договориться с демократами, что мы видели на процессе над ГКЧП. Прокурор, придя убедить Петканова признаться, несколько обескуражен - тот просто издевается над обвинительным заключением, одной-двумя фразами моментально сбивая спесь с лощенного юриста, с веяниями времени поменявшего свои убеждения:
- И в чем же ты меня обвинишь? - вопрос был задан быстро, доверительно.
- Я докажу вашу вину по многим пунктам. Хищения. Растрата государственных средств. Коррупция. Спекуляция ценными бумагами. Валютные преступления. Пользование незаконной прибылью. Соучастие в убийстве Симеона Попова.
- Вот уж о чем и слыхом не слыхал. Я считал, он умер от сердечного приступа.
- Соучастие в пытках. Подстрекательство к геноциду. Бесчисленные заговоры с целью исказить истинное правосудие. Предъявляемые вам обвинения будут опубликованы на днях.
Петканов хмыкнул, словно оценил предложенную ему сделку.
- Без изнасилований обошлось, и то слава богу, - сказал он. - Я-то подумал, что это была демонстрация женщин, которых, по утверждению Прокурора Солинского, я изнасиловал. А им, оказывается, не понравилось, что в магазинах стало меньше еды, чем при социализме.
Но как относится Петканов к самому процессу - легкомысленно ли, как кажется на первый взгляд, что он считает в этом процессе главным - защиту ли своей собственной свободы или той идеи, которой он посвятил жизнь? Вот как выглядят его рассуждения о собственной тактике на суде:
Так что же, расстреляют они его? Нет, пожалуй, на это они не решатся, кишка тонка. Дело даже не в этом: они не захотят превратить его в мученика. Они придумают нечто получше - попробуют дискредитировать его. Ну уж этого он им не позволит. Они хотят по-своему поставить спектакль: будут врать, передергивать, фальсифицировать факты. Что ж, и у него в запасе тоже могут найтись кое-какие штучки. По их нотам он играть не собирается. У него собственный сценарий.
И вот как выглядит этот сценарий... Процедурными вопросами Петканов пренебрегает - он предпочитает более широкий фронт защиты и использует открытый процесс для защиты прежде всего коммунистических идей. Раскрыть как можно яснее политический характер этого процесса, доказать абсурдность и надуманность обвинений, показать лживость и корыстолюбие демократов - значит, защитить коммунизм. На этом основана вся его тактика.
На первом же заседании он проводит параллель между фашистским судом, на котором он присутствовал в качестве обвиняемого за забастовку в 1935 году и демократическим. Для нее есть все основания - демократический суд повторяет обвинение в “порче государственного имущества” во время забастовки, по которому Петканов был в свое время осужден фашистами. И в своей речи Петканов вроде бы признается, но это “признание” скорей обвиняет контрреволюцию, нежели партию: “Я стоял у штурвала этой страны тридцать три года, я был коммунистом, я посвятил всю жизнь народу, и потому я преступник в представлении людей, которые совсем недавно давали те обещания и присягали тем идеалам, которым они сейчас изменили. Но на самом деле меня обвиняют в том, что я остался социалистом и коммунистом, что я горжусь тем, что я социалист и коммунист. Я признаю себя виновным в том, за что меня действительно судят.” Во время разбора остальных обвинений становится понятным, что в сущности, демократам совершенно нечего предъявить. Сам прокурор по ходу книги признается, что все обвинения мелочны, но все равно, как и положено демократу, продолжает их высасывать из пальца. Вот пример:
- Вы предоставили 25 июня 1976 года, или же распорядились предоставить, или же позволили предоставить упомянутому Милану Тодорову трехкомнатную квартиру в Золотом секторе комплекса “Восход”?
Петканов ответил не сразу. Сначала он придал своему лицу выражение комического возмущения.
- Откуда мне знать? Вы помните, чем занимались пятнадцать лет назад между глотками кофе? Так расскажите!
- Тогда я расскажу вам. Вы выдали, или разрешили выдать этот ордер, совершенно не соответствовавший нормам распределения жилой площади.
Петканов крякнул. Обычно этот звук означал, что он переходит в атаку.
- У вас хорошая квартира? - неожиданно спросил он, и когда Солинский замешкался, поторопил его с ответом: - Ну, выкладывайте же, должны же вы знать, хорошая ли у вас квартира?…
- Да, у меня хорошая квартира.
- Вот как. Поздравляю. А у вас хорошая квартира? - повернулся Петканов к испуганно взиравшей на него стенографистке. - А у вас, господин Председатель суда? Надеюсь, вам по службе полагается хорошая квартира. А у вас? А у вас? А у вас?
Он задавал вопросы членам суда, государственным адвокатам Милановой и Златаровой. Он спрашивал начальника конвоя, и ни от кого не ждал ответа. Тыкал пальцами, туда, туда, туда. А у вас? А у вас?
- Хватит, - вмешался, наконец, Председатель. - Здесь не Политбюро. И нечего делать из нас, разговаривать с нами как с дураками.
- А вы не ведите себя как дураки. Что за обвинения вы мне предъявляете? Кого сейчас может волновать, что пятнадцать лет назад одному ветерану было разрешено жить в двух комнатах вместо одной? Если это все, что вы можете мне предъявить, я, выходит, не так уж много и нагрешил, стоя у штурвала государства.”
Одно за другим разваливаются обвинения. Обвинение в обеспечении себе личных привилегий разваливается, когда из показаний свидетелей оказывается, что в собственности у вождя находилось лишь... шерстяное одеяло. Какие там счета в швейцарских банках! Особенно сильно это в книге выглядит на фоне той суеты, которую развивают демократы с целью получения привилегий себе, на фоне их дорогих костюмов и надушенных галстуков. В один момент прокурор и обвиняемый как бы меняются местами, и коммунист, которому по всем канонам бульварного чтива положено погрязть в коррупции, обвиняет в коррупции... Прокурора, а в его лице и всю демократическую верхушку.
Каждый из нас по-своему понимает коррупцию, не так ли? Вы позволите ли мне привести пример? … Пример относится к господину Генеральному прокурору. Я отлично помню те времена, когда мы послали вас в Италию. Середина семидесятых, не так ли? Тогда вы были, или по крайней мере, объявляли себя преданным членом Партии, честным коммунистом, истинным социалистом. Мы направили вас в Турин, если помните, в составе профсоюзной делегации. Мы снабдили вас определенной суммой в твердой валюте, а эта привилегия оплачивалась тогда трудом ваших соотечественников. Но мы вручили вам эту сумму. Суду может быть, интересно, как же обошелся этот преданный коммунист с доверенной ему суммой в твердой валюте, заработанной в поте лица своего рабочими и крестьянами его родной страны. Он, возможно, купил книги наших итальянских коллег-коммунистов, безусловно, достойные изучения книги? Или пожертвовал часть денег местным сиротским учреждениям? А может быть, он экономил эти деньги, чтобы привезти домой валюту и вернуть ее партии? Нет, ни то, ни другое, ни третье. Часть денег он истратил на покупку красивого итальянского костюма, дабы, вернувшись, выглядеть элегантнее своих товарищей. Часть истратил на виски. А то, что осталось… Петканов выдержал паузу… - А на то, что осталось, он пригласил одну из тамошних дам в дорогой ресторан. И хочу задать вам простой вопрос: это коррупция?…
Рядом подобных реплик Петканов добивается нужного ему результата - мнение общества все больше и больше склоняется на его сторону. Это подчеркивается, например, следующим штришком - один из персонажей, диссидент, прославившийся рассылкой издевательских телеграмм коммунистическому руководству, присылает подобную телеграмму уже прокурору: “ДАЕШЬ СУДИЛИЩЕ ВМЕСТО ПРАВОСУДИЯ!” Да и сам прокурор сильно деморализован. Все более и более он сознает безнадежность процесса, на котором можно приговорить, но нельзя победить.
В этом Петканову помогает и моральное превосходство над демократами, которое проявляется практически в каждом эпизоде.
Приведу только два. В первом демократы разъяренной толпой нападают на конвой с целью расправиться с Петкановым, и автор не упускает возможность показать всю их подлость, глупость и внутреннее убожество. Он в этой сцене несколькими штрихами вызывает у читателя отвращение к этим хулиганствующим демократическим молодчикам (“Эх вы, - молча отозвался он на их крики. - Это же я обул вас в эти самые ботинки, я построил больницу, где вас рожали, я построил вам школу, дал пенсию вашим папашам, я защитил страну от оккупации, а вы, засранцы, смеете грозить мне кулаками”), водителю с охранником, которые издеваются над стариком (“Они потешались над ним весь обратный путь до шестого этажа, специально вели его кружным путем, чтобы встретить как можно больше народу, и каждый раз придумывали новую фразу. “Дядя штанишки замарал”, - говорили они. “Президенту на горшочек пора”, - и ржали во все горло, довольные своим убогим остроумием…”). С хладнокровием Петканов комментирует происшедшее прокурору:
Через полчаса прибыл с извинением Солинский.
- Прошу простить за оплошность охраны.
- Да, растерялись они. В противном случае вы бы уже могли показывать мое тело американским журналистам. …
- Совсем не то, что вы подумали, - объяснил Солинский. - Просто мальчишки, которым хотелось побарабанить по крыше автомобиля. У них и оружия-то не было никакого.
-В следующий раз. В следующий раз вы им дадите.
Второй эпизод показывает, что основой для этого превосходства является знание объективных законов развития общества, главное, чем и отличается коммунист от демократов. Сравните, например, жалкие попытки прокурора доказать благодетельность демократии с едкой ее критикой Стойо Петкановым:
- …Мы давали им и колбасу, и высокие материи. Вы в высокие материи не верите, но и колбасы им не даете. Так что же вы им даете взамен?
- Мы даем им свободу и правду, - ужасно высокопарно, но коль скоро он сам верит в это, он имеет право так сказать.
- “Свободу и правду”, - ухмыльнулся Петканов. - Вон какие у вас высокие материи! Вы даете женщинам право выйти из кухонь, пройти к вашему парламенту и сказать вам эту самую правду - что в магазинах теперь нет даже самой говенной колбасы. И вы это называете прогрессом?
- Мы своего еще добьемся.
- Хм, сомневаюсь. Ты уж позволь мне усомниться в этом, Петр. Знаешь, в нашем селе был поп… Так вот, этот батюшка наш говорил: “С первого прыжка до небес не допрыгнешь”.
- Вот именно.
- Нет, Петр, ты неверно меня понял. Я это сейчас не о тебе говорю. Ты и подобные тебе уже много раз прыгали. Много лет и много раз. Прыг-прыг-прыг… Я о нас говорю. Это ведь мы пока один раз прыгнули.”
Превосходство коммунистов показывается Дж.Барнсом на контрасте - Прокурор являет собой вовсе не голливудскую смесь комиссара Катани с Бэтманом - “борца с коррупцией без страха и упрека”, а совершенно наоборот, хапугу и приспособленца, который отказался от ревизиониста-отца ради того, чтобы сделать в партии карьеру, который женился на дочери старого партизана для того, чтобы реабилитироваться за отца, который всегда стремился к материальному благополучию, подстраивался под конъюнктуру и был выплеснут наверх волной контрреволюции. Кроме этого, в книге есть еще несколько персонажей, с помощью которых автор подчеркивает внутреннее убожество и глупость демократов - также с помощью контрастов.
В книге есть образ бабушки Стефаны - пожилого человека коммунистических убеждений, в квартире которой собираются демократически настроенные молодчики. По мелким деталям - по тому, как бабушка Стефана усмехается, когда молодежь решает первые демократические проблемы - как посмотреть трансляцию процесса... , если свет включат только на четыре часа, по ее спокойности и выдержанности читатель все больше и больше проникается к ней уважением и становится на ее сторону. А по глумливым репликам демократов, по их хамству и убогим суждениям, читатель все больше и больше проникается отвращением к демократам. Вот как это выглядит:
- Его признали виновным, бабуся, виновным!”
Бабушка Стефана слегка повернула голову и из-под вязаной шапочки подняла на студента глаза. Экий глупый чижик с дурашливой улыбкой, кажется, он так и норовит стукнуть своим клювиком по цветному портрету Ленина.
- Они и вашего любимчика осудили. Пока с тем разбирались.
- А ты и рад?
Чижик даже вздрогнул от неожиданного вопроса. Задумался, потом пыхнул дымом в лицо основателя страны Советов.
- Да, - сказал он. - Раз уж вы спрашиваете: да, я просто счастлив.
- Тогда мне тебя жаль.
И заканчивается книга также не осуждением Петканова - этот момент автор перенес, не следуя канонам жанра, в середину книги, а именно этим образом, образом мудрого и одинокого в разгул контрреволюции человека, знающего, что все это преходяще:
Как долго протянется это, прежде чем партия снова окажется под запретом и вынуждена будет вновь уйти в подполье? Прежде чем фашисты вновь вынырнут на поверхность и бравые молодчики вновь разыщут на чердаках выцветшие зеленые рубашки своих дедов-железногвардейцев? Она видела впереди неизбежный возврат эксплуатации трудового люда, безработицу и инфляцию… Но она видела и тот далекий миг, когда люди пробудятся, расправят плечи и революция снова начнет свой славный путь. Бабушка Стефана ни минуты не сомневалась в том, что эти дни придут, но она знала, что ей до них не дожить.
И точно так же, как и многие наши товарищи, стояла она у мавзолея Первого Вождя с портретом Ленина, и так же оскорбляли ее, смеялись над ней, и даже били проходящие мимо демократы, и так же “дождь нещадно колотил по портрету, но несмываемый образ неотступно преследовал каждого прохожего”.
P.S. К сожалению, можно очень мало сказать о судьбе этой книги на Западе. Западный мир чем дальше, тем все более вырождается интеллектуально. Все меньше и меньше становится в огромной массе западного чтива хороших книг. “Дикобраз” Барнса - одна, к сожалению, из немногих серьезных книг, которая по своим литературным и социально значимым достоинствам может быть отнесена к лучшим произведениям западной литературы. Но западный читатель, закормленный дешевенькими бульварными романами, оказался не в состоянии оценить по достоинству эту книгу. Джулиан Барнс не принадлежит поэтому к наиболее известным и читаемым писателям Англии. По этой же причине не удалось собрать более подробную информацию и об авторе, и о книге, но это никоим образом не уменьшает ее ценность. Важно то, что эта книга честно и искренне показывает борьбу, которая по-прежнему, что бы там не говорили разного рода “могильщики коммунизма”, по-прежнему определяет историю.
