О юродствующих в коммунизме
Многим известен (в перестройку / начало 90-х был весьма популярен и издаваем) такой писатель, как Андрей Платонов. Боюсь, современному поколению молодежи он известен скорее по анекдоту:
«Москва. Зима. Снег. Мальчик играет в футбол. Вдруг - звон разбитого стекла. Выбегает дворник, суровый русский дворник с метлой и гонится за мальчиком. Мальчик бежит от него и думает: «Зачем, зачем это все? Зачем весь этот имидж уличного мальчишки, весь этот футбол, все эти друзья? Зачем??? Я уже сделал все уроки, почему я не сижу дома на диване и не читаю книжку моего любимого писателя Эрнеста Хемингуэя?».
Гавана. Эрнест Хемингуэй сидит в своем кабинете на загородной вилле, дописывает очередной роман и думает: «Зачем, зачем это все? Как все это надоело, эта Куба, эти пляжи, бананы, сахарный тростник, эта жара, эти кубинцы!!! Почему я не в Париже, не сижу со своим лучшим другом Андре Моруа в обществе двух прелестных куртизанок, попивая утренний аперитив и беседуя о смысле жизни?».
Париж. Андре Моруа в своей спальной, поглаживая по бедру прелестную куртизанку и попивая свой утренний аперитив, думает: «Зачем, зачем это все? Как надоел этот Париж, эти грубые французы, эти тупые куртизанки, эта Эйфелева башня, с которой тебе плюют на голову! Почему я не в Москве, где холод и снег, не сижу со своим лучшим другом Андреем Платоновым за стаканом русской водки и не беседую с ним о смысле жизни?».
Москва. Холод. Снег. Андрей Платонов. В ушанке. В валенках. С метлой. Гонится за мальчиком и думает: «Догоню - убью!»».
Анекдот отражает не очень удачный период жизни Платонова, когда он работал дворником в Литинституте, и его не печатали. А что не нравилось советской власти в произведениях Платонова? Об этом, собственно, разговор и пойдет.
Несомненно, что Андрей Платонов не был диссидентом, а, наоборот, был просоветски настроен. Но… именно просоветски, а не коммунистически. Вернее, его можно было бы назвать коммунистом, но только в том смысле, в каком Маркс в «Манифесте коммунистической партии» разбирает различные виды «социализма», которые на самом деле не коммунизм, то есть, ненаучные виды политических учений, называющих себя «социализмами».
Если мы почитаем «Котлован» Платонова или, что еще более выпукло, «Чевенгур», то мы обнаружим, что, несмотря на то, что некоторые герои чуть ли не буквально молятся на Маркса и Ленина, собственно, коммунистов, то есть, людей знающих марксистский метод и активно применяющих его в социальной практике, там нет от слова «вообще». Платонов описывал и воспевал, если назвать кратенько, некий «стихийный» протокоммунизм крестьянской общины и маргинальной бедноты. Попробую объяснить, что это значит.
Андрей Платонович Платонов
(настоящая фамилия Климентов; 16 августа 1899 - 5 января 1951)
- русский советский писатель, поэт, публицист, драматург,
сценарист, журналист, военный корреспондент и инженер.
Протокоммунистические учения стихийно родились практически одновременно с частной собственностью (до нас из древности дошли очень ничтожные отголоски этих учений). Письменность была развита плохо в те времена, и все держалась на личных талантах и личной харизме тех или иных проповедников, которые выражали стихийно-уравнительные идеи, нормальные для угнетаемых классов и трактовали, облачая в теоретическую форму, эти идеи как бог на душу положит (в основном, в религиозной форме - например, отсюда в христианстве идея о равенстве всех во Христе). В силу того, что в целом общесоциальные связи были достаточно слабыми, и крестьянин мог всю жизнь дальше окрестностей деревни не выезжать, то в каждой избушке водились свои погремушки - например, на территории одной лишь древней Иудеи количество различных пророков и проповедников зашкаливало. То есть, любая идея, которая так или иначе выражала идеи преодоления социального неравенства, имела шанс на массовую поддержку, неважно в какой форме она была выражена. Стихийная уравнительная реакция на частнособственнические отношения - это то, что мы называем «стихийным коммунизмом масс».
Стихийный массовый «коммунизм» есть НЕПРЕЛОЖНЫЙ ЗАКОН любого эксплуататорского общества. Он так же неизбежен, как восход солнца.
Но существенным фактором остается лишь ФОРМА, в которой он реализуется. Если он ухватится за форму, содержащую в себе толику научного содержания, то у него появляется неплохой шанс на реализацию [например, английские диггеры (левеллеры) несли в себе эту толику разума - фактический захват дворянской земли в условиях революции был абсолютно верной тактикой реализовать их уравнительную программу, другое дело, что собственно теоретическая часть, которая полагала, что можно уничтожить частную собственность, передавая в частную собственность равные доли земли, была убога]. Но христианская форма «коммунизма» веками топталась на месте и даже отползала все дальше и дальше от коммунистического содержания, пока не выхолостила от него почти всё, оставив лишь ритуал.
В СССР ошеломленная успехами марксизма в 1917 году общественная наука почила на лаврах, полагая, что со стихийно-утопическими формами коммунизма после столь ошеломительных побед полностью покончено и на это не стоит обращать внимание. Но это ошибка. Стихийный коммунизм заменяется научным коммунизмом только в том случае, когда есть ДОСТАТОЧНО ГЛУБОКОЕ ПОНИМАНИЕ этого самого научного коммунизма. А это не равно пятерке по предмету «истмат» в институте и не равно вызубренному Уставу КПСС и десятку-полтора цитат из Программы.
Так вот, возвращаясь к Платонову. Платонов в своих произведениях отразил все возможные грани этого «стихийного утопического коммунизма». У него герои жертвенны и героичны во имя ОБЩЕСТВА, но у них из понимания смысла всего этого - только очень странные и не согласующиеся с марксизмом представления о «светлом будущем». Кому-то оно видится механизированным туловищем-фабрикой. Кто-то в духе Чаянова видит мир без городов, производящий только хлеб, кто-то грезит совместным (но почему-то исключительно физическим) трудом - одним словом, там целая галерея типов, у которого светлое будущее свое, и которые в революции 1917 увидели реализацию этого своего будущего, и как-то так у него в книгах всё произошло, что партия всю эту вакханалию крестьянских, в основном, мечтаний не прекратила, направив жесткой рукой куда надо, а демократично ушла куда-то в далекие дали, присутствуя только формально где-то там за горизонтом. А люди тем временем роют свой «котлован», исходя из мотивов очень даже разнообразных и только, в весьма частных вещах, перекликающихся с политикой партии (например, рыть котлован им все-таки партия сказала).
Логично, что восторгов критики эта социально-утопическая литература не вызвала. В 20-30-е годы акцентирование факта, что в разные этапы революции и Гражданской войны основная масса населения примкнула к большевикам не из идейных соображений, а лишь как временные попутчики, реализовывавшие достаточно далекие от научного коммунизма цели, уже было излишним. Такая литература не могла научить новое поколение ПОНИМАТЬ, что такое коммунизм, она его безнадежно запутывала в ворохе утопических идеек. То, что партия понимала, что именно так и было: стихийный коммунизм сельской общины пошел за большевиками лишь потому, что больше было идти не за кем - на противоположной стороне стояло такое зверье и людоедство, что нормальный крестьянин пошел бы с чертом, лишь бы против них, и то, что эту трактовку надо было пропагандировать на каждом углу - это вещи сильно разные. Можно понимать, но не пропагандировать. Платонов этого не понял и несколько лет махал метлой.
Чевенгур вокруг нас
Развал СССР дал зазнавшимся постсоветским «марксистам» ощутимо понять, что сам факт существования теории научного коммунизма не уничтожает автоматически утопического социализма в любых его формах. 90-е дали нам блистательный пример рождавшихся и умиравших социальных утопий различного толка - в националистической, религиозной формах, в отдельных гражданских проповедях и движениях. Кто, например, помнит учение Федорова, который офтальмолог? А он баллотировался в президенты с забавной утопической идеей кооперации промышленности и различных социальных программ на невнятной экономической базе. Утопические формы протокоммунистических учений стихийно рождаются и умирают в малограмотных массах с той же регулярностью, с какой капитал то усиливает, то ослабляет напор на пролетариат, как мыльные пузыри - возникают, лопаются, возникают новые. Всё булькает, но результата ноль. Факт генерации настроений утопического коммунизма в социальных низах НИКАК НЕ СВЯЗАН с марксизмом и вообще с какой-то деятельностью марксистов. Принимать на свой счет эффект от этого стихийного коммунизма достаточно опасно, как опасна любая переоценка или недооценка природных сил.
Причем эти настроения в силу отсутствия массовой НАУЧНОЙ коммунистической пропаганды принимают очень причудливые формы - социал-национализма, религиозного уравнительства, этатизма, пропаганды стихийно-коммунистической этики. Попытки масс так или иначе решать ОБЩЕСОЦИАЛЬНЫЕ вопросы неизбежно выливаются в стихийный коммунизм, будь это покраска лавочек в парке или формирование ополчения для защиты Белгородской области от вторжения ВСУ.
В обществе в целом очень много ЧИСТО КОММУНИСТИЧЕСКИХ ПО СОДЕРЖАНИЮ ЭЛЕМЕНТОВ. Классика - это институт семьи. Но туда же можно отнести и плетение маскировочных сетей для армии, и сбор средств на квадрокоптеры и медикаменты. Туда же относится и файлообмен [там он уж в основном чисто по коммунистическому принципу - «от каждого по способностям, каждому по потребностям»]. Общество до сих пор не разодрано войной всех против всех исключительно потому, что капиталисты НЕ МОГУТ ПОБЕДИТЬ коммунистические отношения в обществе - не могут превратить всё в товар и начать обмен им на другие товары.
И в этой обстановке люди не могут не иметь и не выражать так или иначе соответствующие настроения. То есть, мы живем только частично в мире чистогана, есть некоторая часть окружающего мира, которая что-то вроде мифического платоновского Чевенгура, в котором прекраснодушные люди творят «благо всем» (субъективно, конечно) и многие даже готовы ради этого на лишения и героизм. Но при этом коммунистами ни разу не являются (и, возможно, никогда ими не станут).
И кратенько, что из этого следует.
А следует из него то, что:
1. 70 лет Советской власти создали нам условия, чтобы частично оседлать и перехватить этот процесс. Коммунизм в массовом сознании стал достаточно прочно связан с марксизмом.
2. Впрочем, это имеет и обратный эффект - огромное количество людей, которые называют себя коммунистами, на словах принимают марксизм и даже щеголяют цитатами из классиков, являются, по факту, носителями утопического коммунизма. Просто они не могут придумать никакого иного, более яркого, «коммунизма» и цепляются за ширму.
3. Имеется достаточное количество людей, которые пойдут за коммунистами, имея в виду что-то «свое», и нам надо понимать, чем, каким крючком можно зацепить стихийны коммунистов и как их использовать в революционном процессе.
4. А для этого надо понимать, какие формы принимает стихийный коммунизм масс, и где даже в самых реакционных воззрениях имеется коммунистическое зерно, и вытаскивать за эту ниточку массы из болота реакции и конформизма.
5. Попытки буржуазии эксплуатировать эти настроения ничем, кроме как эскалацией стихийно-коммунистических воззрений обычно не заканчивается. Призыв буржуазии защитить Париж от пруссаков привел к тому, что от буржуазии потребовали политики в реализацию стихийно-коммунистических воззрений на политику и экономику, причем потребовали штыками. Потому в 1940 буржуазия предпочла сдаться, потому что понимала, что этого джинна в бутылке не удержит.
6. Из предыдущего пункта достаточно понятно, чем кончатся попытки российской буржуазии заигрывать со стихийным коммунизмом масс в условиях войн и кризисов (а они заигрывают, пытаются разжечь трудовой и боевой энтузиазм у пролетария для «общего дела» - защиты Родины). Они неизменно забывают, что пролетарий цели и задачи этого общего дела неизбежно поймет по-своему, и если буржуазия не будет постоянно приглушать эти ростки, то у них выйдет натуральный Чевенгур, где каждый героически строит что-то свое во имя общего блага.
Этот процесс надо и оседлать, и возглавить. И заодно избавиться от «коммунистов», у которых коммунизм обозначает что-то свое, а не научное понимание того, что НАДО.
