Сергей Зубатов

К вопросу о терминологии
Часть 1. Демократия

Ходжа Насреддин в своё время утверждал, что сколько ни говори «халва», во рту от этого слаще не станет. В принипе, это, конечно, верно — в том плане, что сладости во рту от произнесения тех или иных слов действительно не добавляется, однако из этого ещё не следует, что путём длительной и целенаправленной «промывки мозгов» человеку нельзя привить веру в ощущение «сладости». Тема эта — теоретические основы и практические механизмы индоктринации — достаточно активно разрабатывается сегодня психологами, но нас в данной статье будет интересовать не она сама, а лишь некоторые из примеров практической индоктринации, а именно — политико-экономические «общеизвестные истины», на которых базируется апологетика современного буржуазного общества.

«Истины» эти касаются таких базовых понятий как «свобода», «демократия», «частная собственность», «рыночная экономика» и т.п. А проблема с ними заключается в том, за каждой из них стоит исторический и логический подлог, выворачивающий действительное значение слова наизнанку и, тем самым, чрезвычайно затрудняющий адекватную критику стоящего за этим словом явления. Ну, например, может ли помочь делу обзывание своих политических противников «дерьмократами»? Да ни в малейшей степени: все эти бредовые лозунги вроде «Долой демократов» не приносят ничего, кроме вреда. «Вам надоела демократия, господа-товарищи? Так что же вы предлагаете взамен? Диктатуру? Спасибо, не надо. Ах, не просто диктатуру, а диктатуру пролетариата... А это, простите, как На чём процесс агитации, как правило, и заканчивается.

Почему так происходит? Потому что агитировать против демократии — занятие в высшей степени неблагодарное. В подобного рода агитации можно преуспеть с Путиным, с Березовским, с «новым русским», но никак не с рядовым представителем народа. Просто потому что демократия — это власть народа, уж какая бы она ни была, и расставаться даже с теми крохами её, которые сегодня у народа имеются, последний не намерен ни под каким видом. Народ будет всегда за демократию. Поэтому в самом лучшем случае, агитируя против демократии, можно добиться лишь того, что на очередных выборах люди проголосуют за других, «правильных демократов» — Явлинского, например.

Да, но что же в таком случае делать, если демократия, как нам кажется, это — очевидно плохо? А надо просто вспомнить, что же такое демократия в действительности и понять, как так вышло, что наш сегодняшний, отнюдь не демократический режим, тоже почему-то присвоил себе это название. Впрочем, «почему» — это как раз понятно: демократия — это власть народа и, как таковая, всегда народу импонирует. Все революции — даже те, что в результате обернулись контрреволюциями — везде и во все времена совершались именно под демократическими лозунгами. А режимы, устанавливаемые в результате их победы, были, как правило, более демократичными, чем свергнутые. (Не считая, конечно, контрреволюций, маскирующихся под революции.) Именно поэтому та политическая система, что пришла на смену свергнутым (или конституциализированным) европейским монархиям и получила название «демократия». Она, безусловно, гораздо демократичнее королевского абсолютизма и являлась несомненным социальным прогрессом, но следует ли из этого, что она действительно является демократией?

В марксистской литературе эту социальную систему принято называть буржуазной демократией, подчёркивая её ограниченность, как демократии, то, что эта «демократия» в действительности — не совсем демократия, поскольку, хотя при ней у народа и несколько больше прав, чем при монархии, но говорить о том, что именно народу принадлежит вся полнота власти, всё же не приходится. На что апологеты буржуазного общества резонно (как им кажется) отвечают, что всё это, конечно, так, но проблема-то в том, что ничего лучшего быть просто не может, что при всех недостатках их «демократии», она обеспечавает народу тот максимум власти, который только в природе возможен. А все разговоры о какой-то ещё большей «настоящей демократии» — это не более чем зловредная большевистская пропаганда, направленная на деле против народа, что такого никогда не было, нет и в принципе быть не может.

Есть ли коммунистам что возразить на подобные рассуждения? Да, есть. Но, к сожалению, вместо здравых и исторически обоснованных возражений в ответ г-да «демократы» очень часто слышат что-нибудь вроде: «Перестройку кончим так: Сталин, Берия, Гулаг!» Что если и имеет какой эффект, то лишь обратный: слушатели лишний раз убеждаются, что коммунисты не хотят ничего, кроме полицейского государства. Причём в данном случае совершенно не важно, действительно ли СССР времён Сталина был полицейским государством или это — лишь выдумки антикоммунистов. Лозунг говорит сам за себя: люди одержимы идеей большой тюрьмы в которую они наконец-то запрут всех, кто им по какой-то причине не нравится. Ясно, что ждать от таких людей большей демократии, чем сегодня, не приходится. Нынешние «демократы», конечно, тоже без тюрем не обходятся, но им, по крайней мере, не приходит в голову этими тюрьмами гордиться и возводить их существование в политические лозунги. Здесь же заметим, насколько разительно отличается подобная «коммунистическая» пропаганда от собственно большевистской. Достаточно вспомнить один из первых советских военных маршей, где есть такие слова:

Мы раздуваем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сравняем с землёй.

«Сравняем с землёй», обратите внимание, а не «возведём». И не удивительно, что те, большевистские лозунги у народа поддержку имели, поскольку они обещали дать народу власть над собственной судьбой, вырвав её из рук царя, помещиков и капиталистов. Большевики обещали народу именно демократию — только поэтому они и победили.

Так что же, в таком случае, настоящая демократия, в принципиальной невозможности которой нас пытаются убедить г-да нынешние «демократы»? За ответом вернёмся во времена, когда это слово было изобретено, туда, где его произнесли в первый раз — в Древнюю Грецию. А в качестве эксперта пригласим г-на Аристотеля, известного в том числе и своими лекциями по политологи, которые он читал в основанном им Лицее.

Оговоримся сразу же: Аристотель был, что называется, «не наш человек» — если бы в те времена народ веровал не в Зевса & К°, а в господа нашего Иисуса Христа, то его взгляды вполне можно было бы охарактерировать как «Православие, Самодержавие, Народность». (Что, впрочем, и не удивительно для воспитателя Александра Македонского.) Хуже того, Аристотель был убеждённым сторонником рабства и эллинического расизма, подо что он даже подвёл солидную философскую базу в уже упомянутом выше курсе лекций (трактате «Политика»). На который мы здесь, тем не менее, будем неоднократно ссылаться. Почему? Ну, во первых, по той же причине, по какой и Ленин неоднократно ссылался на работы своих буржуазных оппонентов, при этом ставя их в пример не в меру восторженным «марксистам», любителям смотреть на мир сквозь розовые очки. А во-вторых, потому что трудно заподозрить противника демократии Аристотеля в том, что он просто «сочинил» этот «невозможный» тип государства.

Итак, что же говорил Аристотель по поводу различных государственных устройств? Он различал шесть их основных видов:

Монархическое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкновенно называем царской властью; власть немногих, но более чем одного — аристократией (или потому, что правят лучшие, или потому, что имеется в виду высшее благо государства и тех, кто в него входит); а когда ради общей пользы правит большинство, тогда мы употребляем обозначение, общее для всех видов государственного устройства, — полития. [...] Отклонения от указанных устройств следующие: от царской власти — тирания, от аристократии — олигархия, от политии — демократия. Тирания — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; демократия — выгоды неимущих; общей же пользы ни одна из них в виду не имеет.

Выходит, что по Аристотелю демократия — это ни что иное, как... диктатура пролетариата: правление неимущего класса в своих собственных интересах. Причём именно этот последний фактор: классовый характер демократии, то, что этот вид управления осуществляется только и исключительно в интересах простого народа, а не «общества в целом», и выделяет её в отдельную категорию. И, заодно, относит её к разряду «отклонений» от «правильных» государственных устройств, т.е. делает её имманентно «плохой».

Сегоднявшние, поднаторевшие в марксизме читатели, могут на этом основании попытаться взглянуть свысока на Аристотеля: ну действительно, не понимать такой простой вещи, как классовый характер любого государства? Но не так наивен был этот грек, как то может показаться на первый взгляд. «Правильные» государственные устройства — это отнюдь не пропагандируемые сегодняшними «демократами» государства «классового мира», а рабовладельческие общества и «всеобщее» благо в них распространялось лишь на свободных граждан, но никак не на рабов. И с учётом этого три «правильных» устройства, в отличие от «неправильных», действительно обеспечивали гармоничную совместную эксплуатацию рабского труда различными классами свободных граждан. Обладала ли подобным же эксплуататорским характером и античная демократия? Отчасти — да, не следует пытаться представить себе древнегреческих демократов этакими первокоммунистами. Но — в наименьшей степени. Фактически, демократия была единственным видом правления, стремившимся к универсальной эмансипации, и демократические революции нередко сопровождались освобождением той или иной части рабов и уравнением в правах чужеземцев. Вот, например, как Платон (в Академии котрого учился Аристотель) описывал «пороки» демократии в диалоге «Государство»:

— [...] Разве в таком государстве не распространится неизбежно на все свобода?

— Как же иначе?

— Она проникнет, мой друг, и в частные дома, а в конце концов неповиновение привьется даже животным.

— Как это понимать?

— Да, например, отец привыкает уподобляться ребенку и страшиться своих сыновей, а сын — значить больше отца; там не станут почитать и бояться родителей (все под предлогом свободы!), переселенец уравняется с коренным гражданином, а гражданин — с переселенцем; то же самое будет происходить и с чужеземцами.

— Да, бывает и так.

— А кроме того, разные другие мелочи: при таком порядке вещей учитель боится школьников и заискивает перед ними, а школьники ни во что не ставят своих учителей и наставников. Вообще молодые начинают подражать взрослым и состязаться с ними в рассуждениях и в делах, а старшие, приспособляясь к молодым и подражая им, то и дело острят и балагурят, чтобы не казаться неприятными и властными.

— Очень верно подмечено.

— Но крайняя свобода для народа такого государства состоит в том, что купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели. Да, мы едва не забыли сказать, какое равноправие и свобода существуют там у женщин по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам.

Но вернёмся к Аристотелю. Не чужд он был также и диалектического подхода, рассматривая демократию не как нечно статическое, а в её историческом развитии, выделяя различные её виды:

Когда управление государством возглавляют земледельцы и те, кто имеет средний достаток, тогда государство управляется законами. Они должны жить в труде, так как не могут оставаться праздными; вследствие этого, поставив превыше всего закон, они собираются на народные собрания лишь в случае необходимости. Остальные граждане могут принимать участие в государственном управлении лишь после приобретения установленного законами имущественного ценза: всякий, кто приобрел его, имеет право участвовать в государственном управлении. И если бы это право не было предоставлено всем, то получился бы олигархический строй; предоставить же всем возможность иметь досуг невозможно, коль скоро нет средств к жизни. Указанные причины и ведут к образованию первого вида демократии. Второй вид демократии отличается от первого следующими признаками: хотя все люди, в принадлежности которых к гражданам на основании их происхождения нет никакого сомнения, могут участвовать в управлении, однако участвуют только те, кто может иметь досуг; в такого рода демократии властвуют законы, потому что для необходимого досуга не хватает доходов. При третьем виде демократии принимать участие в управлении могут все свободнорожденные, однако в действительности участвуют по указанной выше причине не все, так что и в такого рода демократии неизбежно властвует закон. Четвертый вид демократии - тот, который по времени образования в государствах следует за предыдущими. Вследствие увеличения государств по сравнению с начальными временами и вследствие того что появилось изобилие доходов, в государственном управлении принимают участие все, опираясь на превосходство народной массы, благодаря возможности и для неимущих пользоваться досугом, получая вознаграждение. И такого рода народная масса особенно пользуется досугом; забота о своих собственных делах нисколько не служит при этом препятствием, тогда как богатым именно эта забота и мешает, так что они очень часто не присутствуют на народных собраниях и судебных разбирательствах. Отсюда и происходит то, что в государственном управлении верховная власть принадлежит массе неимущих, а не законам.

В этом описании мы видим постепенное расширение властной базы демократии с «почти олигархической» до действительно всенародной. Происходит это на фоне падения значения т.н. «закона» — т.е. освящённого временем и традицией статичного законодательства, «дарованного» народу каким-нибудь «героем» (в случае Афин — Солоном в 594 г. до н.э.), и перехода к непосредственному законотворчеству масс. А чуть ранее Аристотель описывает этот же последний вид демократии следующим образом:

Это бывает в том случае, когда решающее значение будут иметь постановления народного собрания, а не закон. Достигается это через посредство демагогов. В тех демократических государствах, где решающее значение имеет закон, демагогам нет места, там на первом месте стоят лучшие граждане; но там, где верховная власть основана не на законах, появляются демагоги. Народ становится тогда единодержавным, как единица, составленная из многих: верховная власть принадлежит многим, не каждому в отдельности, но всем вместе.

Здесь требуется небольшое пояснение, касающееся употребление Аристотелем слова «демагог». В переводе с греческого оно означает «вождь народа» и именно в этом смысле здесь и используется. Противопоставляет им автор «лучших граждан» — обладателей таких «добродетелей», как «благородное происхождение», богатство или даже просто физическая красота (которая, по мнению Аристотеля, является сама по себе наглядным «божественным» доказательством права на порабощение других, не обладающих столь совершенной формой черепа). Разумеется, Аристотель не имеет и тени симпатии к «демагогам» и при этом достаточно справедливо отмечает, что они склонны вырождаться в самых обычных демагогов — в нашем, привычном смысле этого слова — но недовольство его вызвано отнюдь не этой их тенденцией к перерождению, а именно классовым характером проводимой ими политики:

В этом случае простой народ, являясь монархом, стремится и управлять по-монаршему (ибо в этом случае закон им не управляет) и становится деспотом (почему и льстецы у него в почете), и этот демократический строй больше всего напоминает из отдельных видов монархии тиранию; поэтому и характер у них один и тот же: и крайняя демократия, и тирания поступают деспотически с лучшими гражданами; постановления такой демократии имеют то же значение, что в тирании распоряжения.

И далее:

И выходит так, что демагоги становятся могущественными вследствие сосредоточения верховной власти в руках народа, а они властвуют над его мнениями, так как народная масса находится у них в послушании. Сверх того, они, возводя обвинения на должностных лиц, говорят, что этих последних должен судить народ, а он охотно принимает обвинения, так что значение всех должностных лиц сводится на нет. По-видимому, такого рода демократии можно сделать вполне основательный упрек, что она не представляет собой государственного устройства: там, где отсутствует власть закона, нет и государственного устройства. Закон должен властвовать над всем; должностным же лицам и народному собранию следует предоставить обсуждение частных вопросов.

В этом пассаже, наряду с явным желанием автора «кастрировать» демократию, предоставив ей лишь решение частных вопросов и поставив на пути её революционных преобразований непреодолимую преграду в виде «закона», мы имеем два очень существенных и верных наблюдения. Во-первых, это тенденция к снижению зависимости демократического общества от конкретных чиновников — все они легко сменяемы и подотчётны непосредственно народу. Во-вторых, это факт, что последовательно проводимая демократия диалектически отрицает самоё себя, становится уже как бы не вполне государством, отмирающим государством, как это принято называть в наше время.

Перейдём теперь к государственному устройству современных капстран, претендующих на то, чтобы называться «демократическими». Из сказанного выше должно быть уже достаточно очевидно что устройство это является всем, чем угодно, но только не демократией. Но гораздо важнее понять, что, говоря о государственном устройстве капстран, мы, в действительности, говорим сразу о двух, причём принципиально разных устройствах. Если речь идёт о странах третьего мира (включая, до какой-то степени, Россию и Китай, см. на эту тему также мою статью «Кому на Руси жить хорошо») то режимы эти, как правило, представляют из себя различные разновидности олигархии — т.е. правления богатых в своих собственных интересах. В то время как в странах первого мира всё обстоит совершенно иначе.

Как бы ни хотелось некоторым «борцам за пролетарскую солидарность» представить дело так, будто первый мир буквально раздирается «противоречиями между трудом и капиталом», ничего подобного в действительности не происходит. Периодические дебоши, которые устраивает западная молодёжь (причём не из самых бедных слоёв, надо отметить) по поводу той или иной «встречи в верхах», свидетельствуют скорее о прочности режима, который нисколько не боится подобных акций и даёт разрешение на их проведение. И неудивительно: ведь при всей показной «боевитости» демонстранты всегда ограничиваются лишь теми или иными требованиями к режиму, но никогда не требуют свержения режима. При всех его свехшумно декларируемых недостатках, режим этот неизменно воспринимается как свой режим. Что неизбежно приводит нас в разряд «правильных» государственных устройств — государств «классового мира», а конкретно — к т.н. политии (в некоторых случаях — тяготеющей к аристократии), т.е. правлению «бедных» в «общенародных интересах».

Не противоречит ли это марксизму? Ничуть. Как уже было сказано выше, «классовый мир» древнегреческих «правильных» государств достигался в полном соответствии с марксизмом: за счёт совместной эксплуатации рабов всеми классами свободных граждан. Строго говоря, «классово-мирными» эти государства считались лишь постольку, постольку рабы не являлись гражданами. Подобный же классовый мир был достигнут уже в наше время в фашистской Германии — на основе совместной эксплуатации «низших рас». (Причём что интересно: согласно Аристотелю, Третий Рейх имел наилучшее из всех возможных устройств, был идеальным государством, где патриотически настроенный царь — фюрер — печётся об интересах всего народа.) Современный первый мир больше не разделяет расистских взглядов своих предшественников, но это ничуть не мешает ему точно так же основывать свою стабильность и свой внутренний классовый мир на совместной эксплуатации сегодняшних «рабов» — рабочих третьего мира.

Термин «полития» достаточно слабо распространён в современной политологии и вряд ли имеет большой смысл пытаться возродить его. Тем более, что современные политии первого мира имеют одно важное отличие от своих древнегреческих аналогов: экстерриториальность эксплуатируемых классов, находящихся под более или менее марионеточным управлением местных властей олигархического типа. К счастью, у нас есть другой — вполне адекватный и современный термин для обозначения подобного государственного устройства: империалистическая республика. При этом важно понять, что империалистичность эта — не какая-то случайная особенность её внешней политики, а имманентное свойство этого типа государственного устройства, самым решающим образом определяющее все стороны его жизнедеятельности. Без эксплуатации третьего мира государства первого просто не могли бы существовать в том виде, в каком они сегодня существуют.

Не имеет ничего общего империалистическая республика и с демократией. И не будет иметь даже в том маловероятном случае, если, например, в США победит на выборах компартия и установит в стране «социализм с американским лицом». Надо ещё раз напомнить: демократия — это власть народа, т.е. такая власть, при которой работающее, создающее все богатства общества большинство населения само принимает все решения, оказывающие влияние на его судьбу. Может ли подобное хотя бы чисто теоретически иметь место при империализме? Безусловно — нет. Даже в предельно демократизированной империалистической республике подавляющее большинство людей, принимающих самое непосредственное участие в создании её богатств — т.е. население современных неоколоний — лишено какого бы то ни было, даже совещательного голоса при принятии правительством метрополии решений, радикальнейшим образом касающихся их судеб. Они лишены голоса точно так же, как лишены его были рабы, на труде которых держалась экономика Древней Греции. Для того, чтобы хотя бы отдалённо приблизиться к демократии, империалистическая республика должна сперва наделить своим гражданством население всех зависимых от неё стран, чего она, конечно же, никогда не сделает — поскольку это противоречит интересам всех её классов.

В заключение мне хочется ещё раз подчеркнуть исключительную важность правильного понимания политических терминов и стоящих за ними явлений. Важность эта обусловлена тем, что в политической пропаганде (являющейся, по существу, специальным видом рекламы) очень многое зависит от выбора «нужных» слов. Одно дело, сказать «экономическое закабаление», и совсем другое — «иностранные инвестиции». «Гуманитарная интервенция» звучит совершенно иначе, чем «усмирение колониий». Без освоения правильной терминологии и грамотного её использования любая пропаганда заведомо обречена на поражение.

Октябрь 2003
Написать
автору письмо
Ещё статьи
этого автора
Ещё статьи
на эту тему
Первая страница
этого выпуска


Поделиться в соцсетях

Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100
№4(6) 2003
Новости
К читателям
Свежий выпуск
Архив
Библиотека
Музыка
Видео
Наши товарищи
Ссылки
Контакты
Живой журнал
RSS-лента